Внезапно за моей спиной что-то грохнуло, и я едва не задохнулась от безумного страха. Видимо, захлопнулась дверь. Я выронила зуб, бросилась обратно к выходу, нащупала ручку и, толкнув ее, вырвалась из темноты, пытаясь подавить панику и избавиться от жуткого звона в голове. Снаружи гулял ветер, упорно стремясь залететь в дом, но я рванулась ему навстречу и, наконец, задыхающаяся и перепуганная, выбежала обратно на пустошь. О чем я только думала, решившись прикоснуться к дьявольским поделкам этой семейки? И вновь по телу побежали мурашки, вызванные ощущением того, что за мной следят.

Моя лошадь испуганно ржала и пятилась, протестующе вскидывая ноги. Я оглянулась кругом в поисках того, что могло ее напугать, и увидела на вершине холма, ярдах в двадцати или тридцати от нас, очертания тощей собаки со свалявшейся шерстью. Она стояла недвижимо, точно изваяние, и смотрела на меня. Подавив страх, я направилась к лошади, подвела ее к одному из больших валунов, и с него забралась в седло, но когда, взяв в руку поводья, я взглянула в сторону собаки, она уже исчезла.

Споря с собственными противоречивыми ощущениями, я пыталась убедить себя, что, кроме меня, на склоне этого холма никого нет, однако у меня не хватило духу оглянуться на Малкинг-тауэр, и я упорно смотрела на тропу, направляя лошадь по ее же следам обратно к дороге.

Увидев, в каком доме жила семья, я поняла, каким великолепным, должно быть, показался Дженнет Дивайс дом Роджера и Кэтрин, с его плотными шторами и турецкими коврами, с чернильными перьями и слугами. Естественно, она с готовностью рассказывала Роджеру все, что он хотел услышать, возможно, надеясь, что он позволит ей остаться у него, и старательно придумывала, лежа под стеганым одеялом, новые длинные истории, сплетая из них великолепную паутину. Отчасти я не могла винить этого ребенка, особенно если она полагала, что так будет продолжаться вечно и она сможет радостно, точно кукушка, куковать в гнезде Ноуэлла. Однако по окончании августовских ассиз Роджер, безусловно, спровадит ее на какую-нибудь ферму, где не хватает рабочих рук, или в другое, совсем не похожее на наше, имение, в качестве прислуги на пивоварню или в прачечную. И как же пройдет остаток ее жизни? Будет ли она верить, что не упустила счастливый случай или до конца своих дней терзаться виной?

Когда я опять выехала на широкую дорогу, утреннее солнце поднялось уже высоко, но небеса заволокло водянистой облачной дымкой. На развилке я посмотрела налево, в сторону Колна, и направо, в сторону Готорпа. Но тут у меня появилась новая идея, и, причмокнув, я сжала пятками бока лошади и продолжила ехать прямо.

– Опять вы! – воскликнул Питер.

Я вновь стояла на устланном соломой полу перед барной стойкой в «Гербе королевы».

– Честно сказать, дамы к нам вообще не заглядывают, а тут вдруг дважды за одну неделю!

За столиками притулились несколько пьяниц, закончивших смену грузчиков или посыльных, заглянувших сюда на обед, но они мало что замечали, кроме своих драгоценных пивных кружек.

– Мне нужен один адрес, – сказала я. – В начале года, в марте или апреле, вы отправляли письмо человеку по имени Абрахам Лоу, красильщику тканей из Галифакса.

Питер настороженно глянул на меня, его округлая талия слегка вдавилась в край стойки.

– Может, и отправлял. А вам-то что с того?

Я вытянулась во весь свой миниатюрный рост.

– Мне необходимо поговорить с ним.

– О чем?

– Я заказала в Манчестере большую партию тканей и хотела покрасить их. Алиса рассказывала мне о мистере Лоу, и я подумала, что смогу договориться с ним о покраске.

– Да уж. – Питер облегченно вздохнул. – Нужды нашего местного дворянства известны, пожалуй, одному Богу, а таким, как мы, простым смертным, их никак с ходу не уразуметь, – с улыбкой заметил он и добавил: – Погодите минутку, пойду поищу его.

– Большое спасибо, мистер Уорд, – откликнулась я, – тогда я в ближайшие дни отправлю ему письмо.

* * *

Спустя пять минут, отсыпав Питеру Уорду горсть серебра, я уже ехала в сторону Галифакса, повторяя про себя найденный адрес: «Хэйли-хилл, дом под вывеской ворона». Припомнив, сколько монет я раздала за последнее время, я задумалась о том, как буду объяснять Джеймсу мои дорожные расходы. Но быстро успокоилась, сообразив, что он вряд ли вообще будет задавать мне вопросы, – теперь, лишь только завидев меня, он мгновенно краснел до кончиков ушей. Но когда закончится вся эта история, я буду гораздо строже блюсти семейные денежные интересы… если, конечно, выживу. Скоро, наверное, понадобятся дополнительные закупки белья, полотенец, молока, чепчиков и маленьких нарядов… причем, видимо, два комплекта. Я с интересом отметила, что эта мысль не вызвала у меня безумного гнева; просто таковы жизненные обстоятельства, и сейчас они не столь уж важны.

Мне надо было торопиться, и к тому времени когда я доехала до соседнего графства, то чувствовала себя втиснутой в наволочку подушкой, которую так трясли, что едва не вытрясли всю жизнь, хотя ребенок живо вертелся и пинался в моем животе. Я даже подумала, не вредны ли ему столь частые поездки. Но раз уж он вертится, значит, растет, поэтому я выбросила из головы эту мысль, спешилась и заплатила попавшемуся мне на глаза пареньку, поручив ему напоить мою лошадь.

Деревянный дом под вывеской ворона теснился между двух других, его верхние этажи нависали над улицей, поэтому пришлось отклониться назад, чтобы увидеть этого самого ворона. В уличной пыли носились босоногие дети, а взрослые с деловым видом торопились в лавки и дома.

Я постучала в дверь, костяшки моих пальцев выбили живенький ритм, прозвучавший с уверенностью, которую я вовсе не испытывала. Дверь открылась, в темной прихожей стояла молодая девушка. Она удивленно посмотрела на меня: дорожный плащ надежно скрывал мою фигуру от шляпы до подола.

– Я хотела бы видеть Абрахама Лоу, – сказала я. – Он дома?

– Он на работе, мисс, – ответила она, – я его дочь. Дома мама, может, вы хотите поговорить с ней.

– О, я… Да, хорошо бы, если можно.

Она отступила назад, позволив мне войти, и я проследовала за ней в узкий, заставленный вещами, коридор, по левой стене которого тянулся ряд дверных проемов.

– Подождите здесь, я позову маму, – сказала она мне.

Я стояла, прислушиваясь к звукам кипучей хозяйственной деятельности и голосам домочадцев. И вдруг с изумлением услышала за стеной чей-то кашель. Чуть погодя в конце коридора появилась стройная женщина в платье цвета спелой кукурузы и фартуке, явно нуждавшемся в починке. Лицо ее, обрамленное выбившимися из-под чепца прядями волос, озаряла добрая улыбка. Она подошла ко мне, по пути вытирая руки тряпкой.

– Чем я могу вам помочь? – спросила она.

В тот момент, видя ее смущенную учтивость, я внезапно испугалась неимоверной сложности взятой на себя заботы, осознав также необходимость такого милосердия. Эта женщина совершенно не знает меня, не догадывается о причинах моего прихода, и усилия, связанные со знакомством и прочими объяснениями, вдруг показались мне на редкость утомительными. Однако она, должно быть, почувствовав мое замешательство, пригласила меня пройти в гостиную и выпить пива, и я, еще не вымолвив ни слова, проследовала за ней в большую комнату, полутемную, несмотря на ясный день. Все доступные поверхности заполняло беспорядочное множество вещей, на полу дети играли с собакой, и я с осторожностью прошла между ними. У окна в кресле сидел мужчина, но я видела лишь лысую макушку его головы.