— Нет, но я знаю мужчин. Даже самый преданный не станет совать голову в пасть льва, если знает, что не вытащит ее обратно. Дай ему время. Ты слишком спешишь.

— Чан Аньло не такой, как остальные мужчины.

— Ну, если ты так говоришь…

— Это правда, Елена.

Вдруг с противоположной стороны занавески послышался недовольный, заспанный голос Попкова. Их разговор разбудил его.

— Какого черта?! Ложитесь спать. Обе.

— Заткнись, старый козел, — ласковым голосом произнесла Елена, и скрип пружин сообщил о том, что она села на кровать рядом со своим мужчиной.

Лида, не вставая со стула, задула свечку на подоконнике, но не легла, а продолжила всматриваться в ночную тьму.

Чан увидел, как погас свет. Он ждал во дворе — черная тень среди черных теней. Он не мог знать наверняка, что это было ее окно и что это ее свеча горела в нем, но он был уверен в этом так же точно, как был уверен в собственном сердцебиении.

Он знал, что она будет ждать, но не приближался. Пронизывающий ветер стонал под черепицей на крышах, духи ночи влекли его вперед, пытаясь лишить осмотрительности, распаляя его кровь. И все же он оставался совершенно недвижимым на мощеном булыжниками дворе, чувствуя, как его тело кусочек за кусочком через подошвы отделяется от него, поднимается с ветром вверх, наподобие дыма, и летит к заветному окну, ища в нем трещинки, чтобы проникнуть внутрь.

Приходить сюда было рискованно, но он не мог удержаться. Ему не составило труда выскользнуть из окна гостиничного туалета, вскарабкаться наверх по водосточной трубе и по-кошачьи незаметно пройти по крышам. Нет, то была небольшая опасность. Гораздо опаснее было здесь, рядом с ее дверью. Неужели она думала, что ей позволят близко сойтись с человеком из партийной элиты, мужчиной с волчьими глазами, и за это не придется платить? Отныне за ней будут следить. Ежесекундно. Теперь будет четко фиксироваться, с кем она встречается, куда ходят, что делает и, самое главное, кто к ней приходит. Днем и ночью. Но здесь, в тени, он был невидимым.

Моя Лида, моя любимая. Будь осторожна.

В гостиницу он вернулся тем же путем, каким из нее вышел, хоть покрытые льдом скользкие крыши и были смертельно опасны. Пробравшись через окно в туалет, он прислушался, но все было тихо. Было четыре часа утра, и все постояльцы спали в своих уютных номерах под теплыми одеялами.

Прямо в туалете он переоделся в пижаму. Ее он достал из кожаного мешка, висевшего за спиной, потом запихнул в него обувь и одежду. Чан пустил воду из крана, чтобы невидимые, но слушающие уши зафиксировали, что в туалете кто-то был. Заставил сердце биться ровнее и открыл дверь. В коридоре не было никого. Босыми ногами он неслышно прошел к своей комнате, скользнул внутрь и тихо прикрыл за собой дверь.

— Вернулся.

В темноте рука Чана скользнула к висевшему у него на ремне ножу. Второй рукой он включил свет.

— Куань, — произнес он. — Что ты делаешь в моем номере?

Она поднялась с кресла. Лицо ее горело, и Чан слишком хорошо знал ее сердце, чтобы понимать, что это означает. Она сердилась.

— Дожидаюсь твоего возвращения.

— Я вернулся.

— Где ты был?

— Это мое дело, Куань, и оно не имеет к тебе отношения.

На девушке был простой хлопковый голубой халат. Чан увидел, как она сунула руки в карманы и крепко сжала их там в кулаки, однако голос ее оставался негромким и спокойным.

— Чан Аньло, за то, что ты сегодня сделал, тебя могут арестовать.

Чан медленно вздохнул. Грусть проникла в его кровь и растеклась по венам. Возражать было слишком поздно.

— Нас всех могут арестовать за то, что ты сегодня сделал, — продолжила она напряженным шепотом. — То, что ты тайком вышел из гостиницы, означает, что ты делаешь что-то такое, что хочешь утаить от властей.

— Куань, — произнес он так тихо, что ей пришлось подойти к нему на несколько шагов, чтобы расслышать слова. — Если в этой комнате стоят подслушивающие устройства, а это очень вероятно, твои слова только что приговорили нас к трудовому лагерю в Сибири.

Щеки ее покраснели еще сильнее. Темные глаза взволнованно расширились, она быстро обвела комнату взглядом, как будто тайные устройства можно было увидеть.

— Чан, — шепнула она. — Извини.

— Иди в свой номер. Поспи.

— Как я могу спать, когда…

Он открыл дверь и придержал ее рукой.

— Спокойной ночи, Тан Куань.

Не глядя ему в глаза, она поклонилась и бочком вышла в коридор. Он выключил свет и сел на кровать. Закрыл глаза, сфокусировал мысли и позволил Лиде прийти к нему. Он вспомнил, как сегодня она танцевала с ним. Представил, как его руки держали ее, как пламенные языки ее волос выжигали из него всякое чувство осторожности, как ее янтарные глаза снова увлекли его душу, укрепили связывающую их нить. Он снова представил себе поворот ее головы, высоко поднятый подбородок, слегка вздернутые уголки губ, даже когда она не улыбалась. Далее мысли его задержались на том, как его рука прикасалась к ее спине, когда они двигались по залу, когда он каждым сантиметром кожи ощущал под своими пальцами движение ее молодых упругих мышц, ее ребра, ее длинный прямой позвоночник.

Во имя Китая, во имя той страны, которую он любил, он уже однажды отказался от нее. Такого больше не будет. Не в этот раз, да простят его боги. Он открыл глаза и стал смотреть в темноту.

Мороз ударил Лиду в лицо, когда она вышла во двор. Небо не начало светлеть. До рассвета оставалось несколько часов, поэтому дворник еще не вышел на свой обычный пост. Чаще всего он стоял, опершись на широкую лопату для уборки снега, и с сигаретой в зубах жаловался на нерадивость женщин, которые, набирая из колонки, разливали воду. Это затрудняло его работу, потому что вода моментально замерзала и ему приходилось колоть лед. Лев всех дворников называл осведомителями ОГПУ, считал, что они постоянно следят за жильцами своих домов и, если что, докладывают, кто куда ходит и о чем разговаривает. Правда это или нет, но Лиде не хотелось попасться дворнику на глаза.

Она быстро вышла из двора и направилась в сторону жилищной конторы, где они уже бывали с Еленой. На очистившемся ночном небе бесчисленные звезды сверкали так же ярко, как блестки на черном платье Антонины, в котором она была вчера вечером в «Метрополе». Лида старалась не думать о том, что Антонина и Алексей могли сойтись, но чем-то эта женщина привлекала ее. Она была личностью, не желала (а может, не могла?) подгонять себя под советский трафарет, несмотря на то что была замужем за представителем сталинской элиты. А теперь еще уверенность в том, что Алексей тоже едет в Москву…

Скорее, брат. Я буду ждать тебя. Сегодня у храма, я обещаю.

— Эй! Просыпайся.

Лида ударила ногой по картонной конуре. Та зашаталась, но не упала.