Лида неуверенно положила ладонь на лежащую на столе затянутую в белую перчатку руку.

— Расскажите, что произошло, — еле слышно произнесла она.

— Ничего особенного. Мы встретились в Фелянке… Поговорили. Потом он ушел.

— И собирался ехать в Москву?

— Так он сказал. Что-то он упоминал насчет того, что ему нужно в храм Христа Спасителя.

— Я знаю Алексея. Если он так сказал, то доберется сюда, чего бы это ему ни стоило.

— Правда?

Одно слово. Всего лишь одно слово, больше ничего, но неосторожно проявившийся в нем душевный порыв объяснил Лиде все. Значит, вот оно что. Ее брат и Антонина… Ее собственное одиночество показалось Лиде еще более невыносимым. Но она всего лишь кивнула и крепче сжала пальцы на руке женщины.

— Он придет. Я знаю, что придет, обязательно.

— Ты дашь мне знать, когда…

— Конечно…

Лида заметила приближающуюся к столу высокую фигуру Дмитрия. Выходит, это он — тот человек, который последние несколько лет руководил страшным лагерем с бесчеловечными порядками, где содержался ее отец!

Сможет ли она теперь заставить себя разговаривать с ним? Сможет ли теперь вообще смотреть на него?

— Вот, это тебе, дорогая. — Дмитрий поставил перед женой бокал красного вина. — А это вам, Лида. Шампанское.

— Шампанское, — безжизненным тоном повторила она.

— Да, чтобы, отпраздновать.

— И что я должна праздновать?

На какой-то миг их глаза встретились, и она вдруг увидела на его лице печаль, словно он только что утратил что-то ценное и важное.

— Прибыла китайская делегация.

Лида поднялась, но ноги ее внезапно как будто утратили силу. Она окинула взглядом зал и, стараясь придать голосу безразличие, произнесла:

— И где они?

— Часть там, с генералом Васильевым. Остальные…

Глаза Антонины расширились, когда она посмотрела на что-то за спиной девушки. Во рту Лиды тут же пересохло.

— Завами, — закончил Дмитрий.

Лида стремительно развернулась, ожидая увидеть Куань, и в этот миг дыхание ее прервалось. Сердце раскололось пополам, и все то счастье, которое до сих пор томилось в нем, хлынуло по ее артериям. Она смотрела прямо в темные прекрасные глаза Чана Аньло.

Иногда случается (и Лида знала это!), что жизнь дает человеку больше, чем он просит. О да, это был как раз тот случай. Ей захотелось прокричать тысячу раз «спасибо» всем его богам, чтобы крик эхом разнесся под стеклянной крышей. От их неимоверной щедрости у нее буквально захватило дух. Сегодня она молила их о встрече с Куань, а вместо этого они дали ей самого Чана Аньло.

На сей раз это был он, во плоти, не представление о нем. Она с жадностью принялась пожирать его глазами. Подтянутое тело, высокое и гибкое, словно бамбук. Черные волосы длиннее, чем были, когда она видела их в последний раз, но такие же густые и неподатливые. И… — да! — в нем сохранилось то внутреннее спокойствие, которое приковывало ее к нему. Но его глаза… Глаза, которые она целовала, в которых она растворялась, которые она щекотала своими ресницами, его черные решительные глаза, способные заглянуть ей прямо в душу… Эти черные глаза изменились. Они стали настороженнее и безучастнее. Их взгляд теперь был устремлен внутрь, а не наружу.

Юноша стоял перед ней в блузе и черных брюках, и ей до того захотелось прикоснуться к нему, что у нее задрожали руки. Она с силой сжала перед собой ладони и вежливо склонилась в приветствии.

— Рада снова видеть тебя, Чан Аньло.

Рада снова видеть. Откуда на ее языке появились эти сухие слова? Как ей вообще удалось произнести их, если сердце грохотало у нее в горле? И именно тогда, когда в голове ее вспыхнули эти мысли, он представил собравшимся Куань, и Лида почувствовала, что внутри нее что-то оборвалось. У Куань, одетой в такие же черные брюки и блузу, были коричневые глаза, волосы, обрезанные вровень с подбородком, строгая и решительная линия рта, заставившая Лиду насторожиться. Но хуже, намного хуже было то, что в ней чувствовался отголосок самого Чан Аньло. Ее рука прикасалась к его руке так, будто они срослись.

Чан Аньло возблагодарил богов. Ему захотелось пасть на колени и девять раз прикоснуться лбом к полу за то, что они сделали для него невозможное. Его девушка-лиса была жива, здорова, и ей ничего не угрожало.

И все же, когда он увидел двух людей, стоявших рядом с ней, — мужчину с лисьими волосами и женщину с ранеными глазами, — у него возникло ощущение, что эти двое русских гложут ее, хотят оторвать от нее кусочек. Это проявлялось в том, как их взгляды скользили по ней, какой в их глазах чувствовался голод. Но этого его любимая, похоже, не замечала.

Он по-китайски почтительно поклонился Лиде, но с мужчиной и женщиной поздоровался за руку. В первый раз он понял, почему люди с Запада при встрече пожимают руки, вместо того чтобы кланяться, что более цивилизованно и чистоплотно. Рукопожатие открывает тайны того, кто здоровается, хочет он того или нет. Этот мужчина с лисьей шкурой и волчьими глазами руку пожал крепко. Слишком крепко. Он хотел что-то доказать самому себе. И отогнать Чана, пусть даже его приветливая улыбка была настолько естественной, что Чан не мог различить, где заканчивается искренность и где начинается фальшь. Этот русский, этот товарищ Малофеев прекрасно умел управлять своей улыбкой… но не рукопожатием.

Женщина — другое дело. Ее рука лишь слегка коснулась его кожи, и касание это было столь же бессмысленным, как и отстраненный взгляд, который она бросила на него. Она увидела китайца и ничего больше. Но когда его пальцы скользнули по ее кисти, облаченной в перчатку, он почувствовал в ней трепет. Что было тому причиной, отвращение или… боль? Он так и не смог определить. Она слишком искусно это скрыла.

— Для меня большая честь оказаться в этом великом городе, — сказал Чан. — И моя скромная делегация ожидает, что сможет многому научиться у наших советских товарищей.

На Лиду он больше не посмотрел. Не мог себе этого позволить. Он не доверял себе. Вместо этого он представил двух своих спутников.

— Это Ху Бяо, мой помощник.

Ху Бяо низко поклонился.

— Здравствуйте.

— А это Тан Куань, мой незаменимый офицер связи.

Он слышал дыхание Лиды. Легкое, как взмах крыла бабочки, но оно было настолько связано с его собственным дыханием, что он не мог ошибиться.

Куань не стала ни кланяться, ни жать руки. Она лишь качнула головой в знак приветствия и произнесла на чистейшем русском, которому он обучил ее:

— Для нас большая честь оказаться здесь, в Москве. Мы все надеемся увидеть, какими широкими шагами идет коммунизм по великой стране наших товарищей.

— Я буду рад показать вам город, — сказал Волчьи Глаза так мягко, будто язык его был умащен маслом.