Сердце Чана раскрылось. В два прыжка он оказался радом с мальчиком, подтолкнул его, лишив равновесия, и тот упал. Находились рядом они не дольше секунды. Потом солдатская рука в перчатке схватила ребенка за воротник и встряхнула с такой силой, что тряпка, которой была обмотана его голова, свалилась, открыв белесые волосы, матово блеснувшие на солнце. К этому времени рядом с Чаном уже была главная сопровождающая. На лице ее было написано крайнее недовольство. Но это было не единственное чувство, которое можно было рассмотреть в ее глазах. Был там и страх. Страх, что ее могут обвинить в некомпетентности.

— Товарищ Чан, — быстро произнесла она, — я прошу прощения. Мальчик будет наказан.

— Отпустите его.

— Нет. Этому беспризорнику нужен хороший урок.

— Отпустите его, товарищ.

Чан говорил спокойно. Сопровождающая пару секунд смотрела на китайца, потом поправила воротник военной формы.

— Отпустите его, товарищ, — повторил юноша. На этот раз было очевидно — это приказ. Женщина в форме повернулась к солдату, который удерживал мальчика, выкрутив его худую, как хрупкая веточка, руку за спину. — Освободите его. Он мне ничего не сделал.

Сопровождающая кивнула, и солдат разжал пальцы. В ту же секунду мальчик пробежал дальше по улице и юркнул в толпу, быстрее, чем крыса, ныряющая в водосточную трубу. Не произнеся ни слова, Чан занял свое место в машине. Он очень внимательно слушал сопровождающую их женщину, которая рассказывала о новых зданиях, встречавшихся у них на пути, о том, насколько улучшилось уличное освещение и расширились городские магистрали.

— Очень хорошо, — одобрительно кивал он головой.

Лишь когда она и остальные члены делегации оказались за кремлевскими стенами, Чан незаметно сунул руку в карман пальто. Там лежал сложенный листок бумаги.

— Нельзя не восхищаться, глядя на такое.

— Согласен, — ответил Йене Фриис стоявшей рядом с ним Ольге. Они, задрав головы, смотрели вверх. — Я чувствую это каждый раз, когда вижу.

— Как огромный летающий беременный кашалот.

Йене рассмеялся. Дыхание поднялось мерцающим белым облачком в чистом утреннем воздухе.

— Эх, Ольга, ты несправедлива к нему. Это воздушный корабль. Ты только посмотри, какой он изящный, какие у него гладкие бока. Гигантская серебряная пуля, которая так и ждет, когда кто-нибудь спустит курок.

Он гордился внешним видом творения. Он ненавидел его и гордился им. Трудно перестать любить ребенка, даже если он плохо себя ведет. Дирижабли имели гораздо больший военный потенциал, чем аэропланы, и этот, оснащенный двумя бипланами, являлся оружием, которое могло решать исход битв и уничтожать целые города.

Вздрогнув, Ольга отвела взгляд от зависшего у них над головами громадного летательного аппарата и посмотрела на молодого Филиппа, который возился с тросами на безукоризненно чистом цементном полу. Потом взглянула на свои руки, умелые руки опытного химика.

— Ольга, — мягко произнес Йене и незаметно коснулся ее плеча, когда никто не смотрел в их сторону. — Ты не виновата. У тебя нет выбора. Как и у всех нас.

Она устремила на него безрадостные голубые глаза.

— Так ли, Йене? Неужели это действительно так?

Колоссальный ангар своими поразительными размерами и сложной конструкцией напоминал гигантский храм. Его потолок возвышался над их головами, точно новое рукотворное небо, только внутри этого мира не светило солнце. Инженеры и ученые, которые деловито принялись за работу, казались внутри этого исполинского сооружения крошечными рабочими муравьями.

Сегодня Йенсу предстояло восстановить спусковые механизмы на газовых контейнерах и установить крепежи нового образца на нижней части стоящих в соседнем ангаре бипланов. Вес каждого из бипланов имел принципиальное значение для равновесия дирижабля, поэтому ему было необходимо выверить свои расчеты с идеальной точностью. За ним постоянно наблюдали. И не только охранники, которые сновали до ангару с винтовками за спинами и, чтобы хоть как-то согреться, хлопали себя руками по ребрам, но и другие. Ему не было известно, кто эти люди и чем они занимаются. Их было двое, седовласые наблюдатели с тощими лицами, облаченные в неизменные черные костюмы. Фриис называл их «черные вдовы», потому что они медленно расхаживали по всему ангару и внимательно, как ядовитые пауки, следили за всем, что происходит.

Оба носили очки. Один из них постоянно снимал их с носа, удерживая за дужку, и протирал линзы белоснежным платочком, который, похоже, предназначался исключительно для этой цели. Эти двое почти не разговаривали, просто следили за всем, что он делал. Иногда, когда Йене, работая, бросал на них косой взгляд, какая-нибудь лампа отражалась в стеклах их очков, и ему казалось, что в глазах наблюдателей полыхает адский огонь.

Рядом с ангаром, развалившись на погруженной в туман скамейке, сидел Елкин. Он курил сигарету и ощупывал ожог на тыльной стороне ладони. Вообще-то курение было строжайше запрещено как внутри ангара, так и рядом с ним, но здесь на это не обращали внимания, тем более что стены гигантского строения служили хорошим укрытием от пронизывающего ветра.

Йене тоже закурил (одним из преимуществ было то, что им бесплатно выдавали сигареты) и сел рядом с коллегой на скамейку, поджав под сиденье длинные ноги.

— Елкин, — сказал он, — нам с вами нужно серьезно поговорить насчет сроков. Вы сказали Тарсенову, что мы управимся за две недели.

— Да, это вполне возможно.

— А по-моему, это весьма сомнительно. Нам же еще несколько испытаний надо будет провести.

— Господи, Фриис, не нужно ко мне относиться, как к одному из этих тупиц. — Кончиком сигареты он указал на охранника, сидевшего на верхней ступеньке каменного склада, примыкавшего к окружавшей зону кирпичной стене. Оттуда охраннику было их видно, но что они говорят, он явно расслышать не мог.

— Елкин, вы только подумайте о том, чем мы здесь занимаемся, — прошептал Йене. — Подумайте над тем, какое чудовище мы создаем.

— Я могу думать только об освобождении, которое ждет меня, когда мы закончим. Нам ведь обещали свободу.

— Какой же вы дурак, Елкин.

— Какого черта, Фриис?

— Подумайте своим ученым мозгом. Мы занимаемся совершенно секретным делом. Вы что, в самом деле, верите, будто, когда мы закончим работу, они распахнут перед нами двери и позволят уйти? — Да!

— Значит, вы все-таки дурак, как я и сказал.

Елкин вскочил и посмотрел на Йенса, который не встал, не желая привлекать внимание охранника.

— Фриис, я девять лет провел в сибирских лагерях, из них три года — на золотом прииске на Колыме. Мне, черт возьми, вообще повезло, что я в живых остался. И я не хочу упустить единственный шанс стать свободным человеком, вернуться к семье только потому, что вам так приспичило играть в благородство и кого-то спасать.