Золотое детство Нади, ее сестер и братьев оборвалось внезапно. В 1902 году Федор Карлович умер. Никаких сбережений у него, конечно, не было, да и быть не могло.

Анна Антоновна служила в конторе, жалованье — сорок рублей.

Нашлись соболезнующие, предлагавшие единственный, по их мнению, выход: раздать детей по сиротским приютам. Подлинно преданные друзья готовы были взять по одному ребенку в свои семьи: усыновить или просто на время.

Мать сказала твердо: «Семью не порушу!» Опору своему решению нашла в старших детях. Каждый старался что-то внести в общий бюджет, пусть сначала совсем немного, постепенно — уже побольше. Давали уроки, брали на дом чертежную работу, счетную, переписку нот. Подросшие мальчики хорошо узнали дорогу на грузовой двор железнодорожной станции.

Жила теперь Анна Антоновна с детьми в районе Ближней Чижовки, снимала флигелек. Нужда часто стучалась в дверь. Чтобы младшие не остались без образования, много пришлось матери ходить, хлопотать, добиваться кому освобождения от платы за право учения, кому стипендии, кому хотя бы пособия на теплую одежду.

Надя в детской лесенке была как раз посередине. С шестого класса гимназии она тоже храбро взялась за репетиторство: занималась по геометрии с дочками пивоваренного заводчика Кинца и по алгебре с его сыном. А математика самой давалась нелегко. И сколько, бывало, задач перерешает сама, прежде чем идти к своим подопечным, — им то невдомек..

Надежда Федоровна не знает, при каких обстоятельствах стал появляться в их доме молодой сосед Митрофан Попов. Будто бы вздыхал он по Лидии, но взаимности не встретил, а дружеские отношения с ней и со всей семьей сохранил.

И что удивительно, этот гость принимал здесь, у них, еще своего гостя. К нему из казармы на Самофаловской горе приходил солдат.

Анна Антоновна радушно поила обоих чаем с домашними коржиками. А потом Попов давал солдату какие-то бумажки, и тот аккуратно засовывал их за широкие обшлага рукавов шинели.

Когда в доме столько детей, не убережешься, чтобы кто-нибудь ненароком не вбежал, не увидел. Да их и не опасались. Мать только прикладывала палец к губам, и этого беззвучного «тсс...» было достаточно. Никто никогда не проронил ни слова. Дети умели хранить тайну.

В подполье флигеля, что занимала семья, как у большинства обитателей окраин, жили куры. Для несушек там были поставлены два ящика, устланные соломой. В каждом — подкладное яйцо из мела. Все самое натуральное.

Анна Антоновна, подвязав фартук, как для сбора яиц, совала в него пачки принесенных Поповым брошюрок. И с видом озабоченной хозяйки направлялась к подполью.

Домик был с сенями. Одна дверь на улицу, другая — во двор. Однажды Попов пришел под вечер для особых переговоров. Мать плотно занавесила окна в маленькой угловой комнатке и сказала детям, что у них будет ночевать приезжий человек, а на рассвете уйдет. Ему не надо задавать вопросов, и никто на улице не должен догадаться, что он тут был.

Когда дети остались одни, Коля шепнул Наде, что, должно быть, этот человек опасный государственный преступник. Надя стала объяснять младшему брату, что так революционеров называют только жандармы и другие царские слуги. А рабочие говорят о них: политический деятель, борец за свободу.

Вот тут и постучался ночной гость. И немного их разочаровал. Показался не похожим ни на преступника, ни на борца, а напоминал добродушного пожилого дядюшку.

Правда, Коля наутро (постоялец уже давно незаметно исчез) уверял сестру, что он, заглянув в комнату, видел на стуле возле кровати гостя оружие и даже узнал — браунинг. Невероятно, чтобы человек, скрывающийся от полиции, допустил такую оплошность. По-видимому, браунинг был предметом безудержной мальчишеской фантазии. Погодок Нади — Коля, ее ближайший друг и защитник в ребячьих ссорах, бредил оружием, мечтал о подвигах.

Дети, да и мать, конечно, тоже, так и не узнали имени своего ночного посетителя и зачем он приезжал в Воронеж. Этого им нельзя было знать.

А Попов в следующий свой визит потирал руки, похохатывал и весело говорил: «Анна Антоновна, дорогая, вы же для нас прямо клад! Представьте сами: живет вдова с кучей ребят, кому взбредет на ум ее заподозрить?»

— И вправду, — рассказывает мне теперь Надежда Федоровна, — у нас даже обыска никогда не было... — В ее голосе нотки гордости.

Анна Антоновна не посещала ни тайных кружков, ни бурных рабочих митингов, но в партиях разбиралась чутьем. Помогать социал-демократу, большевику Попову она считала делом вполне естественным, вроде бы даже своей прямой обязанностью. И ничуть не боялась. Или никогда не выказывала страха, даже если в соседних дворах рыскали, шарили жандармы. Разве имела она право встревожить детей? Ведь, испугавшись, они-то и могли нечаянно выдать жестом, взглядом.

Был ли кто-нибудь в семье посвящен в существо работы, которую вел Митрофан Попов? Может, в какой-то мере — старшие сестры. Но если и нет, сама его личность, общение с ним сказались на формировании их взглядов, интересов, симпатий. Вот Ольга, пышноволосая звонкоголосая хохотушка, по внешности и характеру сама беспечность, а судьбу свою связала с политически неблагонадежным, поднадзорным; довелось ей и передачи носить мужу в тюремную камеру. А у Лизы, когда стала учительницей в деревне, были неприятности с земским начальником из-за «якшанья» с крестьянами и бесед недозволенного содержания.

Труд, дисциплина, безграничное уважение к матери и восхищение ее нравственным обликом — вот что крепило семью, закладывало основы характеров. И еще жила в доме душа отца — музыка. В дни самой черной нужды никто даже мысленно не посягнул на пианино. Продать его было так же невозможно, как предать человека или убить.

Ольга и Лиза превосходно играли. В детстве они учились музыке. Остальные играли дилетантски, но, как шутили в семье, «все на всем и еще каждый на чем-нибудь особенно». Надя с Лидой, как и старшие сестры, предпочитали пианино, Вера очень любила цитру, Маруся — мандолину, а когда вышла замуж, оказалось, что муж ее, Борис Степанович, изрядный гитарист. Сформировался целый семейный ансамбль. Мальчики тоже в нем участвовали, не отвергая и балалайку.

Но все вместе собирались теперь не часто. Уезжали — кто работать в село, кто для дальнейшего учения в Москву, в Петербург. Обзаводились своими семьями...

Самые горестные воспоминания ее юности, рассказывает Надежда Федоровна, потеря одного за другим трех братьев.

Подростка Володю нельзя было и силой увести с реки во время ледохода. Буйство стихии захватывало его, опьяняло. В грохоте сталкивающихся льдин слышались аккорды небывалой силы. Природа или музыка — что стало бы для него полем приложения сил, счастьем и