Убийца стоял у окна и вглядывался в ночь. Что он хотел рассмотреть во мраке, кто знает? Быть может, частичку своей души? Ту, что отмерла, когда он лишил жизни двух человека?

Мысль о том, что эти люди скончались, никак не укладывалась в его голове.

Убийца постоянно повторял про себя: «Умерли, умерли…», но все не мог в это поверить.

Он не был маньяком. Его не мучили демоны. Он не жаждал крови или мести. Убийца был абсолютно нормален. Просто ему иногда становилось нестерпимо скучно…

Как он себя только не развлекал в последнее время. И летал на сафари в Кению, и катался на горных лыжах, и восточными единоборствами занимался, а все равно скучал. Единственное, что хоть как-то его встряхивало, так это комедии. Да не тонкие английские или родные, советские, а американские. С пуканьем, громовыми отрыжками, тортами в лицо. Особенно нравились фильмы с Джимом Керри. «Тупой, еще тупее», в частности.

Там была одна сцена. Убийца, охотящийся за двумя героями, страдал от язвы. Постоянно принимал пилюли. И вот когда у него случился очередной приступ, ребята по ошибке сунули ему вместо них крысиный яд.

«Какая глупость! – подумал тогда убийца. – В жизни такого никогда бы не случилось».

И забыл. А когда собрался на юбилей старика – вспомнил.

Какие пилюли принимал Стариков, он знал. Крысиный яд у него имелся. Насыпав его в нужный пузырек, убийца отправился на торжество.

Он хорошо помнил тот день. И свое состояние. Нервы натянуты, сердце того и гляди ребра пробьет, в голове звон. Нескучно, в общем. Но страшно. Ладони потеют так, что их постоянно вытирать приходится. Когда платком, а когда и о штаны.

С Козловским не так все было. Спокойнее. И тоже не верилось, что получится…

Наткнулся в Интернете на заметку о природных ядах, прочел про клещевину, подумал: брехня, не убьешь ею никого. Разве что на больничную койку отправишь. Стало интересно проверить. Семена он купил на рынке, завернул в платочек, положил в карман. За обедом кинул в тарелку Козловского. Да удачно так получилось – тот как раз фасоль заказал, очень похожую на семена. Аристарх съел и не заметил.

И все же у него был шанс, был… Убийца оставил его ему. Козловский мог спастись. Но умер. Значит, так было угодно кому-то там, наверху.

Убийца знал, на ком ставить свои эксперименты. На грешниках, которым место в аду, а при жизни – в тюрьме. Другим он не причинил бы вреда…

Он же не маньяк. А совершенно нормальный человек. Поэтому больше никаких убийств. Тем более что они развеивают скуку ненадолго и остается только страх…

Он терзает и днем и ночью. И не дает спать. Что, если его вычислят? Чудом отыщут бабку, что продала ему семена? Найдется свидетель, заметивший, как он подкидывал их в тарелку? Или официантка, она же дочка Старикова, вспомнит, что видела в его руках пузырек с язвенными пилюлями? Ему показалось, она заметила это…

Убийца сунул руки в карманы брюк. В одном лежал пузырек из-под крысиного яда, во втором – семена клещевины, завернутые в носовой платок. Содержимое обоих карманов скоро перекочует в вещи одной женщины…

Сначала убийца планировал подкинуть улики Ксении Маловой. Но сегодня изменил свое решение. Нелли Седакова, вот на кого легче переложить свою вину. Ее уже подозревают. Ищут. А обыск в ее квартире еще не производили. Произведут его, скорее всего, завтра. Поутру.

Будет операм подарочек, усмехнулся про себя убийца и вытащил руки из карманов вместе с «уликами».

Саврасов отошел от окна, сел в кресло. Все то время, что Андрей просматривал ящики и полки, он бездействовал и о чем-то думал. Стоял у окна, засунув руки в карманы, и смотрел на улицу. Что он мог там увидеть, если фонари из-за какой-то неполадки не горели, оставалось только гадать.

– Ты все? – спросил Виктор у Андрея.

– Да, – ответил тот. – Документы взял.

– А вещи?

– Купит все новое, – отмахнулся Андрей. – В темноте все равно не рассмотришь, что нужно, а что нет.

Виктор поднялся на ноги, прошел к книжному шкафу. Свет они не включали, Андрей подсвечивал себе телефоном, поэтому рассмотреть, что Саврасов возле него делает, не вышло. Тогда Седаков спросил:

– Ты чего там?

Ответ прозвучал через какое-то время:

– Нашел то, что Нелли захочет взять с собой.

– И что же?

– Вот… – Виктор подошел к Андрею и протянул ему фотографию в рамке. – Семейный портрет.

Это был действительно семейный портрет. На нем Нелли, отец и он, Андрей. Папа в центре, обнимает его и жену за плечи. Все смеются. Фотография была сделана за полгода до смерти отца, на его дне рождения. Нелли обожала ее. Напечатала сразу несколько. Для дома. Для работы. И для Андрея. Вот только он ее в рамку не вставил. Чтоб мама или дети не увидели…

– И почему я сам не догадался? – пробормотал Седаков.

Он хотел еще сказать о том, что не мешало бы захватить любимый браслет Нелли, который папа ей подарил на годовщину свадьбы, но Виктор вдруг приложил палец к губам, призывая друга к молчанию.

Седаков недоуменно воззрился на него. Но в следующую секунду услышал посторонний звук. Доносился он из прихожей…

– Кто-то отпирает дверь, – прошептал Саврасов. Да так тихо, что Андрей едва разобрал слова. – Прячемся…

Они шмыгнули за шкаф.

Успели вовремя.

Из прихожей донесся щелчок отпертого замка, затем скрип открываемой двери.

Хлопок. Щелчок. Дверь захлопнулась за тем, кто явился в квартиру Нелли среди ночи.

Секундная тишина.

Потом шаги.

Все ближе и ближе.

Вот человек вошел в комнату. Он тоже не включал света. Но и не подсвечивал себе ничем. То ли хорошо видел во тьме, то ли знал квартиру.

Постояв немного в центре комнаты, человек шагнул к телевизионной тумбочке. Присев, отодвинул ящик и что-то туда положил. У Седакова глаза привыкли к темноте, и он смог все рассмотреть.

– Улики подбрасываете, господин Кондрашов? – услышал он голос Виктора.

Тут же зажегся свет. Это Саврасов щелкнул по выключателю.

– Лаврентий? – поразился Андрей. – Ты?

Кондрашов резко встал и инстинктивно попятился. Сделав два шага, уперся в подоконник. Выглядел Лаврентий не как обычно. Андрей видел его только в костюмах, а сегодня на нем были свободные штаны и ветровка с капюшоном. На голове бейсболка. За плечами рюкзак. Не миллиардер, а какой-нибудь учитель физкультуры в средней школе или тренер в секции футбола.

– Не ожидал вас тут увидеть, – вздохнул Кондрашов. Ничто в его поведении не говорило о том, что он напуган. Удивлен – да, но не напуган.