Сигнал — и ткань сняли, начиная отсчет. Дарамис заорал. Я даже подпрыгнул на скамейке. Он там что, призрака увидел? Представитель факультета ясновидения трясся так, что с него чуть песок не сыпался. А затем выкрикнул: «Все, больше не могу» — и закрыл лицо руками.

Ткань вернулась на место.

— Минута пять секунд, — огласил Редеус.

Что же он там увидел? До этого мы как-то не общались, но, когда Дарамис сел на скамью, тут же подвинулись к нему поближе.

— Там был змей, — выдохнул Фазил. — Огромный. Он душил меня своими кольцами. Я на самом деле задыхался. Невыносимо!

Подумаешь, змей. Мой младший брат вообще их обожает. У него в комнате живет десяток ядовитых пресмыкающихся. У всех свои имена и даже привычки. Арамир в них души не чает. И ведь не кусают его! Только слуг иногда.

Пока я размышлял о страхах и пристрастиях, испытание началось для проклятийника. Лион держался стойко. Побледнел, кусал губы, но стоял. А потом рухнул на землю без единого слова. Вот и приехали! Не выдержал, бедняга.

К нему подбежали лекари, привели в сознание и увели прочь. А Редеус сообщил нам результат:

— Три минуты ровно.

Наверное, это были самые долгие три минуты в жизни Лиона.

Стихийник Парадий вообще посерел, стоило увидеть отражение, попятился и сбежал на скамью.

— Что там было? — вопрошали мы.

— М-мыши, — заикаясь, ответил тот. — Полчища жирных мышей.

Я удивился. Ладно дамы, но Парадий-то чего боится? Десять секунд — это же позор! А к зеркалу уже подошел четвертый участник, Анжей Лаватис. Тот держался спокойно. Даже не побледнел, когда увидел отражение. Стоял, молчал и кусал губы. Я считал секунды, пока он сдастся. Впрочем, Лаватиса постигла судьба проклятийника — он чуть не потерял сознание.

— Восемь минут, — сообщил Редеус.

Хороший результат. Надо постараться, чтобы его превзойти. Я поднялся и пошел на исходную позицию.

Взгляд устремился к зеркалу — и время словно замерло. В зеркале была тьма. Я ощутил себя маленьким мальчиком, который остался один в темной комнате. Не видно ничего, даже пальцев рук. Кажется, заговори — и голос утонет во мраке. Что в ней таится? Зеркало не показывает ничего случайного. Я ждал. Тьма сгущалась. Ощутил прикосновение к плечу. Обернулся — никого. Только черное, как ночь, марево.

— Что ты такое? — спросил у темноты.

— То, чего ты боишься, — ответил мой собственный голос. — Я — то, что внутри тебя.

Ноги задрожали. Нет, это был еще не страх. Только его первые предвестники, но волосы уже встали дыбом, а по коже пробежал неприятный холодок. Я не понимал, и от этого становилось еще страшнее. Словно меня укутывала эта тьма, проникала под кожу, в нос, в глаза. Все глубже и глубже. Туда, откуда ее никогда не искоренить.

— До сих пор не боишься, Вестер? — теперь тьма говорила голосом кузена Дэлиана. — Тебе ведь от меня никогда не избавиться. Куда бы ты ни шел, где бы ни был, я всегда буду с тобой.

Я молчал, только сильнее стискивал зубы. И, кажется, начинал понимать. От понимания стало страшнее. Закрыть глаза? Не вариант. Где-то в глубине сознания билась мысль, что нужно продержаться как можно дольше. А голос моего врага снова сменился. Теперь со мной говорила сестра:

— Ты никогда не был нормальным темным, Эринальд. Позор нашего рода. Даже морок не поможет это скрыть. То, что ты не один из нас. Если бы тебя не признало древо рода, я бы думала, что твоя матушка изменила отцу.

— Пробуди в себе тьму, Эринальд, — это уже отец. — Не позорь мои седины. Почему среди моих детей появился такой, как ты?

— Это не мой сын, — капризный голос матери.

— Прими меня, — все голоса слились в один. — Прими свою суть, Эринальд. Сколько ты будешь бегать? От себя не убежишь.

— Оставь меня, — прошептал я. — Пропади пропадом.

— Не могу. Я — часть тебя. Большая часть, как бы ты ни сопротивлялся.

— Оставь! — повысил голос.

— Уверен? И кем ты останешься? Глупым, слабым мальчишкой? Нет, Эрин, мы с тобой вечно будем вместе, и рано или поздно ты примешь то, кто ты есть. А я помогу тебе в этом.

— Эрин, — кто-то тряс меня за плечи. — Эрин, очнись, пожалуйста. Эрин!

А Лайла-то тут при чем? С трудом открыл глаза — и чуть не ослеп. Вокруг стоял белый день. Солнце только начинало клониться к закату. Надо мной, как над умершим, рыдала эльфийка. Ее лицо покраснело от слез.

— Чего ты? — спросил внезапно охрипшим голосом.

— Ты так долго не приходил в себя, — Лайла заламывала руки. — Я думала, ты никогда не очнешься.

— Сколько я продержался?

— Пятнадцать минут.

Что ж, хотя бы проклятийника я опередил. Эта мысль грела сердце. А тьма… Глупо бояться темноты, когда светит солнце. Тем более что я — ее властелин.

— Раз Вестер очнулся, продолжим соревнование, — опять этот ректор! Я готов был его возненавидеть. Но вместо этого с трудом сел и переключил внимание на поле, отвергая попытки Лайлы увести меня прочь. Зря только садился. Шестой участник сдулся сразу, на первых же секундах. Наверное, даже стихийника опередил. Какие нежные пошли боевики. Настала очередь Лави. Воодушевленный Ранибеттой, он выходил на поле, так и лучась самоуверенностью. Хоть я и знал, что Лави уже трусит. Что поделаешь? Мой друг не относился к разряду отчаянных смельчаков.

С зеркала в седьмой раз сняли покрывало. Лави вздрогнул. Его и без того большие глаза стали почти что круглыми. Неужели и правда бабуля?

— Лайла, у вас такая страшная бабушка? — спросил эльфийку.

— О да! — кивнула она. — С нашей бабулей лучше не связываться. А почему ты спросил?

— Лави думал, она будет в зеркале. И чем же старая женщина такая страшная?

— Слышала бы тебя бабуля, — побледнела Лайла, — она бы заставила тебя весь вечер танцевать с ней вальсы. А вальсирует она как демон. Ты что! Она молодая. Ей всего пятьсот три. И любой намек на возраст — для нее кровное оскорбление. У нее было пять мужей, а сейчас — три любовника. Потому что бабуля решила больше не выходить замуж. Она играет в карты лучше всех эльфов в округе. Хотя эльфы вообще редко играют в карты. В общем, светлая леди Наариэн — это стихийное бедствие нашего края.

А Лави держался. Правда, у эльфа уже начинал дергаться глаз и дрожали губы. Уже двенадцать минут. Молодчина! Забираю свои слова насчет смелости Лави назад. Тринадцать, четырнадцать. Я лично следил за стрелкой. Пятнадцать. Шестнадцать. Он меня победил!

Лави сделал шаг назад, зажмурился, потер глаза и попросил закрыть зеркало. Раздались бурные аплодисменты. А эльф так же грациозно двинулся обратно к скамье.

— Бабуля? — спросил я, стоило ему присесть.

— Нет, — качнул головой Лави. — Оказывается, есть тот, кого я боюсь больше.