– Но ведь у вас все-таки родились дети!

Соседка засмеялась снова, на этот раз веселее.

– Эта боль быстро проходит, моя хорошая! Через пару дней я перестала жаловаться, даже не вспоминала об этом! А ведь в ту ночь у меня шла кровь, я даже простыню испачкала.

– Шла кровь?

Сидони содрогнулась от волнения и ужаса. Про себя она решила, что по возвращении в супружескую постель даст Журдену желаемое. Артемиза чисто по-женски угадала, что ее тревожит.

– Дам вам совет, – шепнула она с хитринкой в глазах. – Если у вас с мужем этого еще не случилось, сделайте, как мне советовала мать: суньте в рот лоскуток и стисните зубами, чтобы не закричать, а когда он окажется внутри – все, кончились ваши хлопоты!

– Вот как? Выходит, нужно немножко потерпеть.

С этими словами Сидони заплакала. Соседка сочувственно похлопала ее по руке.

– Бедная моя девочка, вы совсем без сил! Ну же, не плачьте, или я зареву вместе с вами!

В этот момент в дверь постучали, и вошел новый посетитель. Это был Лорик; он держал под мышкой какой-то сверток.

– Здравствуйте, мадам Тибо! Я принес пеленки для Калеба. Моя сестрица забыла взять их с собой. Эй, Сидо! Выскользнула тайком из дома, а пеленки оставила…

Лорик не удивился, застав сестру в слезах. После смерти родителей она плакала не переставая. В душе сочувствуя ей, он подошел, чтобы помочь подняться со стула.

– Тебе плохо, да? Тогда я не мешкая отведу тебя домой. Дора готовит ужин, так что ты придешь и сразу ляжешь.

Отеческим тоном он пояснил Артемизе, что Сидони спит в кухне, на раскладной кровати, которую в свое время там поставили для Матильды.

– Она все время мерзнет, – добавил он.

Лорик склонился над маленьким братом и какое-то время, улыбаясь, не сводил с него глаз.

– Малыш Калеб! – тихонько прошептал он. – Счастье, что хотя бы с тобой все хорошо! Еще раз большое спасибо, мадам Тибо, что согласились стать его кормилицей!

Расчувствовавшаяся и, вместе с тем, очень чинная, Артемиза кивком дала понять, что по-другому и быть не могло. Она подошла, чтобы помочь Сидони одеться – той предстояло преодолеть трудный путь между двумя фермами.

– Если вам что-нибудь понадобится, мы рядом. Жактанс просил вам это передать. Это правильно, по-соседски.

В нескольких словах она выразила незыблемое для Квебека правило, его старейшую традицию. В этом краю холодов, где человек вынужден противостоять морозам и метелям, распахивать целину, сражаться с водой и огнем, взаимопомощь между соседями – жизненный закон. И Лорику это было прекрасно известно. Поэтому он сердечно попрощался с Артемизой и с еще большей сердечностью обнял сестру, поддерживая ее.

В доме Жасент в тот же день

На старика Фердинанда Лавиолетта жалко было смотреть. Смерть дочки, последней из пяти детей, которые родились у них с Олимпией, приблизила его собственный конец. С отвисшей нижней губой и мрачным взором, он являл собой такую грустную картину, что маленькая Анатали не решалась вымолвить ни слова – настолько ее впечатлило унылое выражение лица прадедушки. Ужин проходил в совсем уж безрадостной обстановке.

– Зачем мне есть? – ворчал старик. – Лучше б я пошел в поле и лег на снег. Господь бы сжалился надо мной, исполнил бы мое желание, и я заснул бы навеки!

– Дедушка, не говори так в присутствии Анатали! Я знаю, тебе так же больно, как и нам, но ребенок должен радоваться жизни, у него должно быть хорошее настроение.

Фердинанд смежил морщинистые веки, прикрыл рот дрожащей рукой.

– Хорошее настроение? – переспросил он сухо. – А еще что? Может, прикажешь нам петь, Жасент? Дети должны приноравливаться к тому, что есть. У девочки есть крыша над головой, кровать и игрушки. Это уже немало, особенно для нее!

– Фердинанд, прошу вас! – воскликнул Пьер. – Траур по самому близкому человеку не оправдывает злости.

– Несчастье делает людей язвительными и злыми, мой мальчик, – отвечал старик, оживляясь. – Ты сам-то читал газету, которую мне принес?

– Нет, времени не было.

– Так знай, наш премьер-министр, этот двуличный Ташро, нашел возле своего кабинета динамитную бомбу! Видно, что фитиль горел, да только к тому моменту почему-то погас. Может, недовольный фермер устроил это покушение[16], а может, и кто-то другой. Кто-то, кто не стерпел, что его безнаказанно грабят, кто лишился своих полей или садов, а может, и дóма, ведь наводнение разрушило много построек и даже целые мосты. Я что еще тебе скажу: из-за этого и Шамплен повесился! Бедный, он потерял жену, а до этого ему пришлось, хочешь не хочешь, устроиться на работу на сыроварню и продать половину своей отары. У него не было будущего – ни у женатого, ни у вдового!

Желая придать еще больше веса своим зловещим речам, Фердинанд стукнул кулаком по столу. Анатали заплакала, напуганная гневом старика и словом «повесился», для нее непонятным.

– Милая, ты доела десерт, – сказала ей Жасент, которая всерьез рассердилась на деда. – Теперь можешь пойти поиграть с Томми в коридоре. Он обожает, когда ему бросают мячик.

– Хорошо, тетя Жасент!

Девочка с облегчением выскользнула из комнаты. Она с каждым днем все больше привязывалась к песику: характер у Томми был жизнерадостный, и прыгать и лизать хозяев в нос ему нравилось гораздо больше, чем коту Мими, который предпочитал, свернувшись в клубок, подолгу спать где-нибудь под кроватью.

Как только взрослые остались одни, Фердинанд буркнул:

– Решено, я возвращаюсь в свой дом! Здесь я всем мешаю. Если б только мои соседи остались в деревне! Но нет, они испугались зимы и уехали на несколько месяцев во Францию. Если есть сбережения, можно позволить себе фантазии такого рода! Фрэнк и Рене купили билеты на пароход еще до того, как озеро Сен-Жан сковало льдом.

– Тебе следовало поехать с ними, дедушка, ты ведь тоже отложил немного денег, – заметила Жасент. – Я помню, ты мечтал увидеть Париж. Ты часто об этом рассказывал, когда мы были маленькие, и каждый раз Эмма топала ногами, требуя, чтобы ты обязательно прислал нам оттуда по почте открытку с Эйфелевой башней!

– А, хорошие были времена! Вы – маленькие, воскресные обеды, моя дорогая Олимпия принимает вас с распростертыми объятиями. Она так рада, что приготовила гору лакомств, – вздохнул старик.

По щекам у него потекли слезы. Он взял платок и тер глаза до тех пор, пока они не покраснели.

– Не дождусь, когда и сам попаду на кладбище, – продолжал он. – Поехать во Францию, говоришь? Тогда бы я узнал о смерти Альберты из телеграммы и не смог бы поцеловать ее перед тем, как заколотят крышку гроба. Нет, я разумно сделал, что отказался и остался тут. Неправильно это, не должно так быть – чтобы отцы хоронили своих детей и после этого жили дальше!