– Простите, моя дорогая Жасент, но мадам Пеллетье утверждает, что ее сын был глубоко потрясен тем, что нашел тело девушки, и последующими событиями… О, извините! Это из-за меня вы плачете! Буду краток. По словам этой дамы, чьи намерения мне не очень ясны, в то время вы сверх всякой меры досаждали Пакому расспросами, и ваша подруга Матильда тоже. Когда у него случается приступ (обычно это бывает вечером), мой пациент повторяет имя вашей покойной сестры. Еще он говорит о вас и о Матильде. Говорит, что боится, в особенности – вас!

– Парень не в своем уме, вот и все, и, надо полагать, его состояние ухудшается. Я никогда не пугала Пакома, не докучала ему. Я даже подарила ему дамскую белую сумочку из кожи, которая принадлежала Эмме. Сумочку, полную конфет… Он нам помог, рассказав все, что ему было известно.

Дрожа от волнения, расстроенная Жасент решила уточнить некоторые детали.

– Если бы не бессвязные речи Пакома, мы бы не смогли узнать, кто убил сестру. Я и сейчас ему за это благодарна.

– Еще я хотел вас предупредить, милая мадам, – прошептал Сент-Арно, накрывая ее руку ладонью. – Вдова Пеллетье на прошлой неделе сказала мне, что собирается подать на вашу семью жалобу и получить денежную компенсацию.

Жасент в гневе отдернула руку и вскочила:

– Это нелепость! Совершеннейшая чушь! Разве мало нам собственных бед и лишений?

– Но теперь она как будто передумала – все-таки вы потеряли обоих родителей. Если же мадам Пеллетье станет упорствовать, я приложу все силы, чтобы ее переубедить. Соглашусь с вами: это нелепость. Я смогу вас защитить, не тревожьтесь.

– Я не боюсь. Доктор, разве может со мной случиться что-то хуже того, что уже произошло? Три дорогих мне человека умерли меньше чем за год, а я не успела попрощаться с ними. Эмму жестоко убил ее любовник, мама умерла от кровопотери, отец повесился… Что же до истеричной вдовы с ее вымыслами – мне все равно. Совершенно!

Жасент отвернулась, сотрясаясь в рыданиях. Это он, доктор Александр Сент-Арно, установил, что у мадам Альберты случилось послеродовое кровотечение, которое невозможно было предугадать, поскольку после появления малыша на свет прошло уже много часов.

Он собрался было утешить Жасент, растроганный ее отчаянием, но тут в комнату ворвался Пьер – в пижаме, с всклокоченными кудрявыми волосами.

– Сент-Арно, что вы делаете здесь, в нашем доме? У вас что-то срочное? Моя жена не ваша прислуга!

– Не надо так, Пьер! Доктор уже уходит. Возникли проблемы с Пакомом. Пожалуйста, не кричи. Я совсем без сил.

– Я ухожу! Прошу простить меня за столь несвоевременный визит, но вопрос показался мне достаточно серьезным. А вам не помешает принять снотворное, Жасент. Вы должны высыпаться, иначе совершенно расклеитесь. После эмоционального потрясения между телом и сознанием возникает разлад, тем более что и то и другое ослаблено.

– Спасибо за советы, доктор, и до свидания! – холодно отчеканил Пьер.

Когда Сент-Арно ушел, супруги вздохнули с облегчением. Нежно обнявшись, они обменялись легкими поцелуями, в которых не было ни намека на любовный пыл.

– Мне так грустно, – прошептала Жасент. – Кажется, эта мýка никогда не кончится.

– Время лечит. Но я тебя не покину, я тебе помогу, Жасент. Еще у нас есть Анатали, и мы обязаны позаботиться о том, чтобы она росла счастливой.

Девочке очень нравилось, что она живет теперь на улице Лаберж. Смерть деда и бабушки ее удивила и напугала, как пугает гроза, которая начинается внезапно, без многозначительного скопления туч, без раскатистого грома. Анатали, наверное, уже сотню раз повторили, что Шамплен и Альберта сейчас в раю, и она радовалась за них. Дора сумела найти нужные слова:

– Там, на небе, твоим дедушке и бабушке очень хорошо. В раю всё розовое и золотое, и много-много ангелов, которые приносят им конфеты и лимонад. А еще там повсюду цветы – такие, каких мы на земле никогда не видели, и они так чудесно пахнут, что, понюхав их, хочется танцевать!

Анатали почти позавидовала умершим, которые оказались в таком замечательном месте. О том, что Шамплен скончался, ей сообщил дядя Лорик. Он не знал, что Жасент решила повременить с этой грустной новостью, и, в тот самый миг, когда Пьер уводил девочку с собой, рассказал ей правду:

– Племянница моя милая! Твой дедушка умер в тот же день, что и бабушка. Хорошо, если ты будешь молиться за них – каждый раз, когда станешь говорить с Господом!

Анатали обещала и сдержала слово. Каждый вечер под внимательным взглядом своего белого кота она поручала Альберту и Шамплена заботам Всевышнего, Иисуса и Девы Марии. Девочка была слишком мала, чтобы испытывать настоящее горе, и наивно верила тому, что говорили взрослые. Дедушки и бабушки не стало. Это, конечно, грустно, но зато теперь Анатали жила с тетей Жасент и дядей Пьером, что было для нее огромным счастьем. Ей нравился их дом и медицинский кабинет, где все было белое, чистое и строго разложено по местам. Из окна своей новой комнаты девочка наблюдала за тем, как из школы для мальчиков выбегают ученики и как они забавляются, кричат и смеются – это было интересно и приятно. А главное – та неясная, отливающая синевой фигура со злыми глазами, подстерегавшая ее в темных углах фермы, быть может, не осмелится прийти сюда и ей досаждать…

В доме Артемизы Тибо в пятницу, 1 марта 1929 года

Сидони сидела в кухне соседской фермы и смотрела, как хозяйка кормит грудью маленького Калеба. Молодая модистка до сих пор не уехала ни из Сен-Прима, ни из родительского дома, хотя после похорон прошло уже два дня. Журден счел, что она сама должна решить, сколько времени ей нужно, чтобы примириться с новой трагедией, обрушившейся на семью Клутье.

– Маленький обжора! – сказала Артемиза. – Ест шесть раз в день, и ночью так же!

Она целомудренно прикрывалась косынкой, но Сидони угадывала движения крохотных ручек новорожденного, который расставлял пальчики и прижимал их к питающей его груди.

– Ах, младенцам все равно, чьим молоком кормиться, – вздохнула Артемиза. – А у меня оно отменное, уж поверьте на слово – мои дети вон какими крепкими выросли! И то сказать: Жактанс следит за тем, чтобы кладовая в доме всегда была полна. В нынешние времена нам живется легче, чем людям в больших городах. У нас и куры свои, и ветчина из свиньи, что недавно закололи, не говоря уже о том, что в свинарнике есть еще две. Коровы дают молоко. Только от лошадей никакой пользы, но мой муж уж очень их любит!

– Мой брат рассчитывает весной купить поросят и посадить побольше картофеля – как только сможет выйти в поле.

– А, это будет не скоро! Матушка-зима еще не сказала свое последнее слово.

– Ваша правда. Но планируя, что нужно сделать, когда сойдет снег, Лорик хоть немного отвлекается. На нас свалилось столько горя!

– Понимаю, милая Сидони! Когда мой Жактанс узнал про Шамплена, он чуть не свалился от удивления там, где стоял. А вы, говорят, уже замужем?