В то утро погода стояла чудесная. Небо цвета лаванды было усеяно пушистыми белоснежными облаками, воздух – свежий, с ароматом трав. Жасент с Пьером и малышом Калебом отправились домой, не забыв дать Анатали обычные наставления: не разговаривать с незнакомцами и обязательно смотреть по сторонам, прежде чем переходить главную улицу (в деревне появлялось все больше машин).

– Я обожаю весну, мой Томми! – напевала девочка, прохаживаясь между стелами и могильными крестами.

Пес, чья черно-белая шерстка была мокрой от росы, отвечал ей звонким лаем. Он следовал за Анатали по пятам, а в будние дни всегда ждал у двери монастыря, когда закончатся уроки и монашки распустят своих учениц по домам. Мать-настоятельница не могла без улыбки смотреть на Анатали и ее пса.

Вот и сейчас преданный Томми зарычал, предупреждая хозяйку, что рядом чужой. Посмотрев по сторонам, Анатали заметила вдалеке массивную фигуру Матильды, одетую в черное.

– Ой, туда я точно не пойду! Томми, давай обойдем!

Знахарка наблюдала за бегущей девочкой с высоты своих семидесяти двух лет. Матильда пожала печами, потому что и сама не горела желанием с ней встречаться.

«Худое семя! – думала женщина. – Видимо, она меня боится. Тем лучше!»

Черные косы Матильды поседели, лицо с возрастом слегка оплыло, однако выражение его оставалось все таким же замкнутым и надменным. Она по-прежнему прислуживала в доме кюре и все чаще предсказывала будущее своим соседям, с удовольствием принимая от них подарки – ощипанную и выпотрошенную курицу, круг сыра или сладкую выпечку.

В стране все еще свирепствовал беспрецедентный экономический кризис, начало которому положил обвал котировок на Нью-йоркской бирже, случившийся 24 октября 1929 года, известный также как «Крах Уолл-стрит». На просторах Канады и США царило обнищание. Как любил повторять Лорик Клутье, счастливы были те, кто имел пахотные земли, мог выращивать картофель и имел надежную крышу над головой.

Анатали часто слышала, как взрослые говорили о безработных, закрывающихся заводах, бродягах, слоняющихся по деревням в поисках работы, а иногда и попросту нищенствующих. Она всегда была сыта, в семье ее баловали, поэтому подобные разговоры нимало девочку не тревожили. Опасалась она только Матильды, и то совсем чуть-чуть, и старалась не попадаться ей на глаза, сколько бы Жасент ни убеждала ее, что знахарка хорошая. Анатали казалось, что Матильда – древняя старуха, и перечислять обиды на нее девочка могла бы бесконечно:

– Однажды она оттаскала меня за ухо возле центрального магазина; когда мы выходили из церкви, я поздоровалась с ней, а она мне не ответила; вечером, когда я плакала, потому что пропал Мими, Матильда сказала, что его, моего бедного котика, раздавила машина! А еще она прогуливалась у озера с Пакомом. Он захотел поцеловать меня в щеку, и она ему разрешила. А от него плохо пахло…

Эта последняя неприятность случилась в прошлом месяце, когда вода в озере снова начала подниматься, вселяя тревогу в сердца обитателей Сен-Прима. Люди опасались нового наводнения, новых несчастий – что пропадет урожай на полях и сено на лугах, что снова рухнут мосты. Все, что разрушили паводки 1928 года, было восстановлено за счет муниципалитетов. Местные жители смирились с изменением береговой линии, потому что льда зимой теперь становилось больше и, соответственно, больше было талых вод, но ничто не было забыто. Все с тревогой следили за уровнем воды в реках, наблюдали за тем, как волны накатывают на пляжи и вдоль набережной.

Каждый раз, когда Анатали жаловалась, Пьер, утешая, гладил ее по волосам. Случалось это в основном за ужином. Жасент же старалась выяснить, как все было на самом деле.

– Мне тоже кое-что об этом известно, – говорила она.

«Истории с ухом» нашлось объяснение: Матильда таким образом наказала девочку за то, что та ей надерзила. Кот Мими, уже взрослый самец, часто убегал из дома, но и в этот раз соблаговолил вернуться целым и невредимым. Что же касается приветствия, которое осталось без ответа, – возле церкви в тот день было шумно и Матильда его попросту не услышала.

– Паком не виноват, что от него дурно пахнет. С недавних пор мать плохо о нем заботится, потому что страдает ревматизмом. Бедный парень не очень умный, зато совсем не злой. Следует быть милосердной, Анатали!

Увещевания и наставления, вознаграждения и наказания следовали одно за другим на протяжении недель и месяцев, но девочка по-прежнему избегала Матильду.

«Она мне не нравится!» – сказала себе Анатали, оборачиваясь, чтобы еще раз посмотреть на старуху.

Матильда в это время уже шла по тропинке сада, примыкавшего к дому священника. Опасность миновала, и Анатали сделала крюк, чтобы поглазеть на витрину универсального магазина. Там была выставлена великолепная металлическая коробка с дорогими конфетами. Сластена мечтала заполучить ее, точно так же, как мечтала называть Жасент мамой. И наталкивалась на категорический отказ.

– Мать у тебя только одна, – вздыхала Жасент. – Это Эмма, моя сестра. Произнося вечернюю молитву или украшая цветами ее могилу, ты можешь поговорить с ней, назвать ее мамой.

Анатали кивала, поджав губки. Эмма Клутье была ее матерью, но никак не настоящей мамой. В противном случае зачем бы ей было так часто являться своему ребенку в кошмарах и заставлять скрипеть паркет в ее комнате? Томми тоже это замечал: шерстка у него на спине становилась дыбом, и он начинал тихо рычать, лежа на коврике у кровати девочки.

«Наверняка из-за этого Мими и убегает из дома!» – говорила себе Анатали в те ночи, когда ее охватывала дрожь.

Странное дело, но она ни слова не сказала о своих ночных страхах Жасент или Пьеру. Когда дядя прибегал в спальню, услышав плач племянницы, Анатали, очнувшись ото сна более ужасного, чем обычно, что-нибудь придумывала – например, что ей привиделось, как огромный злой пес нападает на Томми или как липкое чудище вылезает из озера, чтобы ее проглотить.

– Засыпай спокойно, моя крошка, я с тобой! – шептал Пьер, поглаживая ее по волосам.

И этого было достаточно: страхи уходили, и Эмма Клутье тоже.

Ферма семьи Клутье в тот же день

Вернувшись домой после мессы, Дора с облегчением опустилась в кресло, давая отдых натруженным ногам. Последнее время она быстро уставала. Дитя занимало все больше места у нее в животе, и иногда у женщины появлялось ощущение, что еще немного – и она не сможет дышать. «Скорее бы родить!» – думала Дора.

Двухлетний темноволосый мальчуган бегал вокруг стола и издавал громкие звуки, подражая автомобильному мотору. Этим «Врум! Врум! Врум!», казалось, не будет конца.

– Шарль, иди я сниму с тебя воскресный костюмчик, иначе ты его запачкаешь! Лорик! Лорик?

Дора перешла на крик, крепко сжав деревянные подлокотники кресла. Ее волосы снова обрели естественный темно-каштановый цвет. Мадам Дебьен уже давно их не красила, а ее вызывающе женственная фигура отяжелела после первых родов. Во время второй беременности лицо, грудь, руки и бедра Доры еще больше округлились.