– Трех дней будет достаточно, – отвечала Жасент. – Анатали будет чувствовать себя несчастной среди чужих людей.

– Я хочу остаться тут! – жалобным голоском проговорила девочка. Она догадалась, что в доме происходит что-то, чего, по мнению взрослых, ей лучше не видеть. – И что будет с моим Мими? Тетя Жасент, ты сказала, что я буду жить у вас…

В комнату бесшумно вошел Пьер. Кивком и красноречивым жестом он дал супруге понять, что Шамплена привели в порядок и уложили на супружеское ложе. Она попыталась улыбнуться в знак благодарности, но улыбка вышла жалкой.

– Извини, но я в коридоре слышал, о чем вы говорите, – сказал он. – Зачем отдавать куда-то Анатали? Я попрошу отпуск на сыроварне и буду присматривать за нашей племянницей сам у нас дома. Нашему щенку и твоему котику, Анатали, придется подружиться. Ну, как тебе такой план, принцесса?

– Мне нравится! А принцесса – это кто? – удивленно спросила девочка.

– Я почитаю тебе сказку о принцессах. Обычно это красавицы, которые жили давным-давно и носили пышные, нарядные платья.

Это незатейливое объяснение привело девочку в восторг: больше всего ее заинтересовало упоминание о нарядной одежде. Она тут же протянула Пьеру свою маленькую ручку.

– Идем к вам домой! – воскликнула Анатали. – Но сначала посадим Мими в корзинку!

– Ты нашел отличное решение, Пьер, – тихо произнесла Жасент, у которой сразу отлегло от сердца. – Сейчас приготовлю вам сумку с вещами. И положу туда куклу Анатали.

Простое, будничное занятие отвлекло ее от огромного горя, довлеющего над всеми ними, – настолько неожиданным был этот удар судьбы. Жасент словно грезила наяву, еще не осознавая всей жестокости случившегося. То же можно было сказать и о Сидони с Лориком. Слезы, нервная дрожь – все это были лишь внешние проявления; в глубине души близнецы еще не ощутили ужасающего масштаба этой трагедии.

Что касается Пьера, он мысленно упивался своей идеей забрать девочку к себе – но со свойственной ему сдержанностью, молча, и только его глаза светились нежностью.

– Вы, мсье, будете чудесным папой! – сказала ему Дора, которая до сих пор не знала, что Шамплен умер.

– Признаться, детей я люблю, – отвечал мужчина. – Возиться с ними – большая радость для меня.

Сидони ушла одеваться. Журден, понизив тон, выразил Жасент свои соболезнования. По его виду было понятно, что к такому он был не готов.

– Если говорить о деталях, то, что случилось в вашей семье, недалеко ушло от тех семейных драм, о которых мы с содроганием читаем в газетах, – счел он нужным заметить.

– Не так давно, месяцев десять назад, наше семейство уже попадало под прицел прессы, и это было ужасно, – тихо отвечала Жасент. – Сначала Эмма, теперь – наши родители! Надеюсь, эта история не попадет на страницы какого-нибудь ежедневного издания!

Журден нахмурился. Он не стал бы на это рассчитывать, зная, с какой скоростью распространяются печальные известия.

– Не беспокойтесь об этом. Люди падки на рассказы о чужих несчастьях, но скоро о них забывают. Если вам понадобится помощь или совет, я к вашим услугам.

Глаза Жасент, обращенные на зятя, блеснули. Муж Сидони говорил искренне и, судя по выражению его лица, был по-настоящему расстроен.

– Но чем вы можете помочь? Мне нужно чудо! Я хочу, чтобы родители воскресли, хочу, чтобы мама позвала меня из своей комнаты, хочу увидеть, как папа баюкает своего новорожденного младшего сына. Но я благодарна вам, Журден. Пожалуйста, сообщите плохие новости нашему деду. Уже это – тяжкое испытание. И поддержите Сидо, для нее это большое горе.

– И для вас тоже! Но, глядя на вас, понимаешь, что вы готовы встретить любой удар судьбы с гордо поднятой головой!

– Я стараюсь.

Молодая женщина отвернулась и стала складывать вещи Анатали в большую кожаную сумку. Дора, которой заняться было нечем, выскользнула в коридор, надеясь разыскать Лорика. В комнате, где они с любовником провели ночь[15], кто-то судорожно рыдал. Она легонько толкнула дверь и тут же увидела, что на широкой кровати лежит хозяин дома. На паркете рядом с кроватью сидел Лорик.

– Святые заступники! – пробормотала она, крестясь от страха.

На лице Шамплена застыла безобразная гримаса, а само лицо было воскового оттенка, с лиловыми разводами. Корка льда на коже начала таять, отчего его седые волосы и открытые участки тела приобрели неестественный блеск.

– Лорик, что с ним?

– Уходи! – крикнул тот.

– Неужели твой отец…

– Да, он повесился! Мы оставили веревку на его шее до прихода доктора, а может, и полиции, хотя, по-моему, достаточно и моего зятя, который уже тут, в доме. Ты бы тоже могла сделать что-нибудь полезное: возьми у Жасент ботинки и сходи в деревню за врачом. Адрес спросишь в универсальном магазине.

– Я схожу куда скажешь, мой хороший! Господи, горе-то какое! А ведь ты так радовался, что едешь к родителям…

– Заткнись, Дора, и делай, что я сказал! И впредь постарайся избавиться от своего сельского говора!

Слышать такое было обидно. Дора взяла свое пальто, шерстяную шляпку и вышла из комнаты, с трудом сдерживая слезы, и тут же столкнулась нос к носу с тепло одетой Сидони.

– Прошу прощения, мадам! Вы, наверное, идете к своему деду, в деревню? Если вы не против, я пойду с вами. Я совсем не знаю этих мест, а Лорик попросил привести доктора.

– Выкручивайтесь сами! Идите прямо по дороге, ориентир – церковная колокольня, – отрезала Сидони. – И позволю себе заметить, ваше присутствие в этом доме – оскорбление для наших покойных родителей. Они не жаловали распутных девиц, таких как вы. Так что лучше вам тут не задерживаться!

Хлесткие оскорбления уязвили Дору в самое сердце. И она ответила еле слышно:

– Может, я и оскорбляю ваших родителей, да только, если они уже на небе, там их научат прощать! И я горжусь тем, что моему мужчине со мной хорошо, потому что немало славных парней имеют жен, которые не способны удовлетворить их в постели…

Слышать это было унизительно, и Сидони покраснела. Судя по всему, после ночной драки Лорик не удержал язык за зубами… Разъяренная, она сбежала вниз по лестнице, даже не поинтересовавшись, где в этот момент находится ее муж.

В доме Жасент и Пьера, в четверг, 28 февраля 1929 года, в девять вечера

Опираясь спиной о большую подушку и поджав под себя ноги, Жасент сидела на диване. Щенок Томми умостился тут же, на полу. Молодая женщина с печальным видом смотрела на подсвеченное красным окошечко дровяной печки. Водогрейный котел тоже работал на полную мощность, поскольку, кроме Анатали, молодая чета приютила у себя Фердинанда Лавиолетта, для которого известия с фермы – и о смерти дочки, и о самоубийстве зятя – стали глубочайшим потрясением.