Клим обо мне был наслышан, потому что мысли его сразу жепотекли в другом направлении. Выражение «Папина девчонка» он воспринялпо-своему, и оно его почему-то покоробило, представить Папу рядом со мной он непожелал.

— По-моему, ты уже все рассказал, — не унималсяРезо, причем Папа его в этот момент совершенно не волновал.

— Ну и чего ты завелся? — спросил Климпрезрительно.

— Ничего, — огрызнулся тот, а я сочла нужнымвмешаться:

— Резо, прекрати, пожалуйста. Я разговариваю счеловеком, и мне интересно. Что в этом плохого, скажи на милость?

Он нахмурился и выглядел очень злым, сидел, слушал Клима, тои дело презрительно ухмыляясь: мол, сколько ни пой соловьем, толку от этогоникакого.

— Пойдемте есть уху, — сказал Клим, поднявшись.

Я решила, что форсировать события не стоит, и сблагодарностью отказалась.

— Надумаете, приходите, — кивнул Клим с заметнымсожалением и позвал Резо:

— Отойдем на пару слов.

Так как отошли они недалеко, их разговор я слышала, хоть иговорили они, понизив голоса.

— Неужто это та самая девчонка? — спросилКлим. — Вроде говорили, она чокнутая.

— Сам ты чокнутый, — обиделся Резо. — ЭтоПапа нарочно придумал, чтобы парни к ней не лезли.

— А то, что она из психушки, Папа тоже придумал?

— Может, и из психушки. Тебе что?

— Ничего. Просто интересно. Красивая девка. У Папы губане дура.

— Дурак ты, Клим. Она ему вместо дочки.

— Само собой, — хмыкнул тот. — И по возраступодходит.

— Шел бы ты со своими паскудными мыслями. Папа еепальцем не тронул, потому что понятие имеет. А ты нет.

— Ладно-ладно. Продолжай нести службу, верныйсторожевой пес. — Кивнув мне на прощание, Клим зашагал в сторону своегодомика, Резо смотрел ему вслед с глубоким презрением.

Я опять принялась за стихи, делая вид, что встреча с Климомособого впечатления не произвела. Однако через час спросила:

— Может, нам действительно сходить в гости? —Никуда идти я не собиралась, просто интересно было, как на это отреагируетРезо. Он нахмурился и ответить не пожелал. Зато вскоре стал намекать, что нампора домой. Я отмахнулась, а он ушел в дом и позвонил по сотовому Папе. Незнаю, что там Папа ему сказал, но он приуныл еще больше.

Чтобы немного его развеять, я предложила погулять, и сполчаса мы бродили в роще. Маршрут я рассчитала так, чтобы на обратном путипройти мимо домика, занятого Климом. Веселье было в полном разгаре, парнисидели в тенечке, громко разговаривали, чувствуя себя на турбазе хозяевами.

Меня заметили. Клим вскинул голову и крикнул:

— Эй, Резо, заходи, не стесняйся!

Я сделала вид, что меня это не касается, и зашагала быстрее,а мой верный страж демонстративно отвернулся, не желая реагировать на крикиподгулявшей компании.

— Поехали домой, — улыбнулась я.

Док был там, сидел с Папой на веранде (по дороге Резопозвонил и доложил, что мы возвращаемся).

— Ну вот и Варенька, — ласково сказал Папа, а язаулыбалась. — Как отдохнула, дочка?

«Дочка — это что-то новенькое, видно, у Папы настроениехорошее, с чего это вдруг?»

— Спасибо, хорошо, — сообщила я, демонстрируяокружающим, как счастливо мне живется. Папа кивнул, а Док поднялся, слегка суетливо:общество Папы его всегда беспокоило.

В моей комнате он извлек конверт из внутреннего карманапиджака.

— Что это? — удивилась я.

— То, что ты просила.

Я опустилась в кресло, глядя на своего друга с сожалением, исказала:

— Док, ты спятил. А если бы тебя обыскали? Тысячу разговорила: никаких бумаг…

— Я подумал…

— Не надо думать, — отрезала я и вскрыла конверт.Две фотографии и краткая справка. Речь шла об одном из Климовых дружков,взглянув на фото, я усмехнулась: тот самый Вовка, специалист по ухе. Что ж,неплохо…

Конверт я запечатала и вернула. Док меня сильно беспокоил,нервный, суетящийся и пребывающий в сомнениях. Поиски смысла жизни не доведутего до добра. От Дока надо хотя бы на время избавиться. Сашка Монах меня оченьбеспокоил. Что он там затеял, я без личной встречи узнать не могла, а добратьсядо моего друга для него раз плюнуть.

— Вот что, — собравшись с силами, начала я. —Возьми отпуск и уезжай из города.

— Какой отпуск, ты с ума сошла! — возмутился он.

«Может, и сошла, но кое-кто сам недавно утверждал, что я внорме. Ладно, свару затевать не стоит». Я покусала губы и принялась увещевать:

— Док, Монах не дурак, а на меня большой зуб имеет.Боюсь, он захочет с тобой встретиться. Понимаешь, о чем я? Вряд ли разговор сним придется тебе по нраву.

Док заметно побледнел, глаза забегали, руки дрожали. Онмашинально пощупал конверт в кармане, точно вся опасность в настоящий моментсосредоточилась в нем.

— Ты думаешь…

— Тебе надо уехать.

— А Орлов? Что ему сказать?

— Ничего. Он мне сейчас тоже без надобности.

Слово «тоже» я употребила напрасно, между бровей Дока легласкладка, а взгляд затуманился.

— У меня к тебе просьба, — поспешила я отвлечь егоот дурных мыслей. — Этот конверт бросишь в почтовый ящик Скобелева.

— Зачем? — испугался он.

— Господи… Сделай хоть раз то, что я прошу, бездурацких вопросов.

— Ты ведешь себя странно, — вскинулся он. —Ты ничего не объясняешь. Зачем тебе Скобелев? Я тяжко вздохнула и сталаразглядывать потолок. Минут пять мы сидели молча.

— Я беспокоюсь за тебя, — тихо сказал он. На самомделе Док очень беспокоился за себя, а еще думал, что я сумасшедшая.

Мы виделись редко, урывками, он ничего не знал о моихпланах, и жизнь казалась ему бессмысленной. Впервые я пожалела, что три годаназад позвала его с собой. За благие порывы приходится расплачиваться. Однакоэти мысли я держала при себе, вздохнула выразительно и спросила:

— Ты мне поможешь?

— Да.

— Конверт Скобелеву в почтовый ящик бросишь?