Он был в отъезде, помните? Долгое время он провел в море со своим воображением, и сейчас в его воображении произошло то же самое, что и в книге Уильяма Фолкнера, когда пришли с факелами[516].

Люди высвобождают свое неодобрение в огне. Они хотят прийти и сжечь наш дом дотла.

Но там было не несколько мужчин.

Там были все. Весь округ был уже в пути.

Папа стоял на дороге. Вот я и вовлечена в это повествование. И меня саму удивляет, как у меня получается заставить Томми Девлина рассказывать нашу повесть. Так вот, Вергилий просто стоял на дороге. Он не побежал предупредить Маму и Бабушку, не ворвался в кухню, не запер дверь, не придвинул стол к двери в ковбойском стиле и не заорал «Индейцы»[517]. Он стоял на дороге и ждал, а огненная река приближалась.

Когда река обогнула угол дома Мерфи, он увидел, что она состоит не из людей. Это были фигуры из мира фантомов, как говорит Томми. Он наслаждается этим словом. Фантомы. У одних были конические головы и деформированные тела. На других были маски. И еще были высокие, огромные женщины в платьях, которые не сходились на их бюсте. Некоторые были белыми, похожими на гору из-за простыней, наброшенных сверху; другие в мешках и соломе. Лица закрашены черным. И никого не узнать.

Когда река обогнула угол дома Мерфи, то увидела Вергилия Суейна.

И остановилась.

Остановить быстро столь длинную реку не так-то легко, и потому фигуры пихались и толкались, затем поднялся глухой рокот и прокатился по всей ее длине. Глухой рокот не принял форму настоящей речи. Но был хором шшшшшшшшшш, а Вергилий стоял в ста ярдах от нашего дома лицом к лицу с фигурой, голова которой была плетеным конусом, поднимавшимся на восемь футов[518] над землей.

— Поворачивайте назад, — сказал мой отец. Он сказал это точно так, как сказал бы Спенсер Трейси, потому что, хотя река превосходила его численно как триста двадцать семь к одному, он не собирался позволить этим людям прийти и сжечь дом дотла.

Конусоголовый покачал головой. Река не повернет назад, но и не скажет, почему. Конусная Голова не хотела уступать. Из-за такого пустячка возникло затруднение. Тот покачал конусом более красноречиво. Весь передний ряд отрицательно покачал конусными головами. А потом еще.

— Поворачивайте назад! — мой отец выкрикнул вверх и вдаль так, чтобы было слышно всей реке, которая раздувалась и расширялась. Фигуры в масках устремлялись вперед, чтобы увидеть, что происходит.

— Поворачивайте назад. Расходитесь по домам!

И опять отрицательно покачиваются конусные головы, видны жесты замешательства и отказа. И никто так и не произнес ни слова.

Полагаю, что так бы и могло продолжаться, и все остались бы стоять там, но Мама позвала «Вергилий!» — ее резкий шепот раздался позади него.

— Вергилий! — Он повернулся, чтобы взглянуть на нее, и она отчаянно помахала, чтобы он подошел. — Это наши bacochs, — сказала она. — Соломенные Парни. Они пришли отпраздновать нашу свадьбу.

Вергилий посмотрел на реку, состоящую из мужчин и женщин всего округа, разглядел разнообразные, изобретательно сделанные, причудливые наряды, какие только эти люди смогли придумать, и увидел, что некоторые несли не оружие, а скрипки и бубны, и Папа сделал шаг назад, затем другой, а Мама прижала руки ко рту, чтобы сдержать смех, но хихиканье было видно в ее глазах. Она взяла Папу за руку, и они пробежали последний кусок пути назад вдоль дороги, и вбежали в ворота, и оказались в доме за секунду до того, как река влилась вслед за ними.

Вы еще здесь?

В такие, как этот, дни, когда я просыпаюсь и чувствую себя более усталой, чем когда засыпала, я не могу вполне верить, что вы существуете.

Дорогой Читатель, ты плод моего воображения?

Трудно жить одной лишь надеждой. Живя надеждой, становишься худой и усталой. Надежда выскабливает тебя изнутри. Все время живешь в будущем времени. Надеешься, что там, в будущем, все будет лучше: и сама ты почувствуешь себя лучше, и не будешь просыпаться, чувствуя, что кто-то вынимал из тебя жизнь каплю за каплей, пока ты спала. Теперь целая страна живет будущим. Мы находимся в Ужасном Времени, но в будущем у нас снова все будет в порядке. Мы просто должны продолжать надеяться. Вот, например, Мойра Колпойс получила диплом с отличием первой степени по Социологии, и миссис Куинти говорит, что Мойра разослала сотню резюме в Дублине, претендуя на любую работу, однако получила всего лишь один ответ, а когда пошла на интервью, там было триста человек, и у двухсот был десятилетний опыт работы, и потому вчера мистер и миссис Колпойс повезли дочь в Шаннон, и сейчас она, должно быть, подъезжает к Перту[519], а завтра начнет искать Даворенов, с которыми на самом деле не знакома. Они из нашего округа, переселились туда в прошлом году и начали работать на заводе по производству шин. Колпойсам уже за шестьдесят, и Мойра — их единственная дочь. Миссис Куинти говорит, что когда на обратном пути мистер и миссис Колпойс остановились у Магуайров купить бензина и молока, то выглядели на десять лет старше. И теперь они просто будут надеяться, что все наладится, говорит миссис Куинти. У них большой сырой старый дом, в котором они целыми днями болтаются без дела, тот дом, что похож на высокую серую ракушку — именно таким я впервые представила себе Сатис-Хаус Мисс Хэвишем. Этот их дом уже дважды грабили после начала Кризиса, и там мистер и миссис Колпойс будут влачить свое существование, надевая по три пары носков, садясь поближе к огню, — и надеясь.

Чтобы была надежда, у вас должна быть вера. Это безумное сочетание. Вы должны верить, что все может стать лучше. Вы понятия не имеете, как именно, но каким-то образом должно. Это слепая штука, вера. Но я, кажется, вижу слишком много. Я лежу здесь в кровати-лодке, когда просыпаюсь. Я должна сразу же позвать Маму, чтобы она пришла, и раздвинула шторы, и использовала свой лучший радостный голос, чтобы изгнать мое уныние, но иногда я так не делаю — то есть не зову ее. Просыпаюсь и чувствую утреннюю усталость. Интересно, куда я пойду отсюда и каким образом я вообще могу пойти, — я смотрю через комнату на все мои книги и спрашиваю себя — а вдруг у меня получится сделать то, что я намеревалась? А вдруг у меня получится найти моего отца?

Я выгляжу серой. На самом деле так выгляжу. Зеркала должны быть запрещены точно так же, как Дядя Ноели запретил Новости. И то, и другое — враги надежды. Дядя Ноели объяснил, что не может слушать всезнающих экспертов по Плохим Ситуациям, — ведь те эксперты прежде были специалистами по экономическому процветанию, то есть по Буму, а потом, в Кризис, многие из них, будто мрачные соседи, втайне наслаждались своим участием в важных похоронах, — и поскольку время требовало чрезвычайной тактики, а сердце должно было быть чем-то поддержано, Дядя Ноели переключился на «Lyric FM»[520], стал слушать еще и «Marty in the Morning»[521] и подружился с Моцартом. Но нет возможности выключить зеркало, оно висит вот тут, над раковиной в ванной комнате, от него не уклониться, и в нем я серая.