Центральный комитет Балтийского моря, или сокращенно – «Центробалт», возник несколько позднее (28—30 апреля 1917 г.) и состоял из уполномоченных от отдельных частей флота и портов. Устав его был выработан на первом съезде представителей Балтийского флота в Гельсингфорсе. Центробалт сразу же стал домогаться полноты власти и вел непрерывную борьбу со штабом флота и самим командующим. Имея энергичную поддержку в центральных революционных инстанциях, он понемногу стал захватывать административную часть, а впоследствии даже добился того, что должность командующего флотом была вообще уничтожена и вся власть передана ему. Соответственно с ростом значения Центробалта увеличивался и его состав, почти исключительно состоявший из матросов (только вначале там был один офицер). Раньше скромно ютившийся на пароходике «Виола», позже он забрал в свое распоряжение императорскую яхту «Полярная Звезда», а потом – и «Штандарт».

Члены Центробалта по своим качествам и способностям были несколько выше членов судовых комитетов, но настрой их был значительно резче в революционном духе. В специальных же вопросах морского дела все они были слабы. Тем не менее на Центробалт возлагались все отрасли управления флотом, кроме одной – оперативной; главным образом, конечно, политические дела. Вопросы разбирались секциями; незначительные – ими же и решались, а более важные обсуждались на «пленарном» заседании всего комитета. Если вопрос был чрезвычайной важности, то назначалось общее собрание вместе с судовыми комитетами или представителями от различных кораблей. Так началось коллективное управление – сначала отдельными кораблями, а потом и всем флотом. История всех стран и веков осудила и доказала полную абсурдность такой системы управления военной силой. Но революционные деятели упорно проводили этот принцип и старались на разных собраниях и митингах доказать его жизненность, ссылаясь на недоверие масс к единоличному управлению. В итоге флот стал разлагаться еще больше и терять боеспособность.

Следствием процветания комитетов явилось обсуждение вопросов о выходах в море и на стрельбу, о зимовке, относительно выполнения приказаний о постановке мин или какой-либо другой боевой операции. Часто команды отказывались исполнять приказания, полученные и от самого командующего флотом. Например, «Слава» пошла в Моонзунд только после целого ряда уговоров; заградитель «Припять» в самый решительный момент защиты Кассарского плеса отказался идти ставить заграждение, отказывались работать тральщики. Можно много еще насчитать подобных случаев, явившихся следствием коллективного управления.

На кораблях и в частях флота продолжала вестись активная агитация, направленная на то, чтобы ни в коем случае не допустить единения офицеров с матросами. Причем особое внимание обращалось на Ревель, где февральский переворот носил совершенно мирный характер, и офицерство пока не утратило влияния на команды. В конце марта и в начале апреля там уже началась усиленная агитация, очень умно рассчитанная на более или менее воинственное настроение части команд. В городе и на кораблях стали циркулировать упорные слухи, что среди офицеров есть много германских агентов, причем указывалось на всех офицеров с иностранными фамилиями. Это возымело действие. Были арестованы: начальник 4-го дивизиона миноносцев, командир миноносца «Пограничник», начальник 2-й партии траления, заведующий обучением отряда подводного плавания и один летчик. К целому ряду других офицеров с иностранными фамилиями были предъявлены обвинения в шпионаже. Этого было мало. Вскоре всюду стали распространяться и слухи о злоупотреблениях при кормлении команд и ремонте кораблей. Команды с жадностью ухватились за них, рассчитывая получить деньги, которые можно было бы поделить между собою. Без всякого основания подверглись аресту бывшие ревизоры «Рюрика», «Баяна», «Двины» и многих других кораблей, несколько командиров корабей оказалось под подозрением.

Одновременно с арестами офицеров на кораблях произошел и еще один инцидент, но уже в городе, с штаб-офицером для поручений при коменданте морской крепости Императора Петра Великого капитаном 2-го ранга Э.И. Вещицким. Матросы не любили его за строгость. Во время переворота он, предугадывая месть, хотел скрыться из Ревеля, но был задержан и привезен обратно. Его посадили в командный карцер, но потом решили перевести в береговое помещение и повели туда под конвоем четырех матросов.

Собравшаяся вокруг толпа переобула его в лапти, повесила другую пару на шею, а в руки заставила взять метлу. В таком виде она провожала его, награждая побоями, до самого арестного помещения. Ни конвой, ни члены «советов» нисколько не пытались прекратить это бесчинство. Этот инцидент сильно дискредитировал офицерство и, пройдя совершенно безнаказанно, позволил поднять голову его врагам. Одним словом, по безумству матросов по отношению к офицерам Ревель стал догонять Гельсингфорс и Кронштадт.

Следующими причинами обострения отношений между офицерами и командами кораблей послужили вопросы о снятии погон и уничтожении званий кондукторов и сверхсрочнослужащих. Офицеры очень дорожили своей исторической формой, которая уже больше века держалась на флоте, но, понимая момент, готовы были подчиниться требованию об ее изменении. Этот вопрос был особенно взвинчен на 2-й бригаде линейных кораблей, «каторжной бригаде», где едва не произошли новые эксцессы. Для срочной ликвидации этого вопроса в Гельсингфорсе было собрано общее собрание морских и сухопутных офицеров. Собрание вышло очень бурным. При этом несколько офицеров публично сорвали с себя погоны. Собрание решило послать своих представителей к командующему флотом с просьбой разъяснить им его отношение к вопросу. В ответ на это Максимов тоже сорвал с себя погоны и сказал, что он издает приказ об их уничтожении. Во избежание новых эксцессов было принято решение – немедленно снять погоны и надеть нарукавные нашивки. В последующие дни было много случаев, когда на улицах Ревеля и Гельсингфорса толпы солдат и матросов нападали на офицеров, не снявших еще погоны.

Так обстояло дело с погонами. Второй вопрос – о кондукторах и сверхсрочнослужащих – был гораздо серьезнее. С их уходом флот лишался своей главной технической силы, а они между тем выбрасывались на улицу, без всяких средств к существованию. В большинстве же случаев это были многосемейные люди. Все они долголетней практикой приобретали огромный опыт и являлись лучшими помощниками офицеров по всем отраслям техники. Упразднением этих должностей был нанесен непоправимый вред боеспособности флота: он оказался без главных специалистов.

Агитация против кондукторов и сверхсрочнослужащих велась очень упорно. Она была основана на том обвинении, что при прежнем режиме они играли роль «жандармских и полицейских агентов», так как обо всем доносили по начальству. В конечном итоге командующий флотом, с такой же легкостью, как снял погоны, издал приказ и об уничтожении этих должностей.

В числе других революционных реформ Временного правительства важным было переименования командами своих кораблей. От самого зарождения российского флота с наречением имен кораблям была связана особая традиция. Имена давались обыкновенно в честь верховных вождей флота, в честь его героев, в память былых побед и святых, в дни которых были одержаны эти победы. Когда корабль за старостью кончал свою службу, погибал в бою или при крушении, то его именем назывался какой-либо из вновь строившихся кораблей. Таким образом, славные имена не терялись, а переходили из поколения в поколение, и каждый корабль имел свое прошлое, свою историю. Со старым именем в молодой корабль как бы вселялась душа его предшественника; к нему переходили его былые заветы и традиции. Его экипаж гордился делами своих предков и старался в свою очередь поддержать их славу, вплести новые лавры в их венок. Имя корабля всегда было дорого для личного состава. С воспитательной точки зрения это имело огромное значение.