Главным командиром и военным губернатором Кронштадта был адмирал Р.Н. Вирен, человек по натуре прямой, властный и храбрый, но бесконечно строгий и требовательный. Он был неумолим ко всякой мелочи и немилосердно распекал всех на каждом шагу. Угодить ему было невозможно: и то было плохо, и это нехорошо, и чуть что – пощады не жди. Матросы, как угорелые, мчались от главного командира в разные стороны, стремясь спрятать фуражку: при малейшем упущении адмирал Вирен немедленно требовал ее, чтобы узнать номер. По этому номеру потом находили провинившегося матроса. В своем порту, не только в военное время, но и в мирное, адмирал Вирен завел такие строгие порядки, что матросам во время отпуска в город решительно некуда было деваться: все запрещалось. Бродить же по улицам было скучно, да и опасно, так как можно было попасться на глаза главному командиру или другим офицерам, которые под влиянием предъявляемых им требований тоже становились чрезмерно взыскательными. Оставалось, чтобы за какой-нибудь пустяк не попасть на гауптвахту, скрываться по разным сомнительным притонам.

Строевых офицеров в Кронштадте почти не было. Большинство из начальников частей и штабных уже давно отошло от строевого флота и потеряло с ним всякую связь. Матросами заведовали офицеры, числившиеся по Адмиралтейству, из которых очень много было перешедших из армии; другая же часть их состояла из подпоручиков и прапорщиков, произведенных во время войны из моряков торгового флота и кондукторов. Офицеры по Адмиралтейству совершенно не были подготовлены к обращению с матросами и не понимали их, а те, видя в них «чужих офицеров», не питали к ним должного уважения хотя бы потому, что они были «армейскими». Что же касается подпоручиков и прапорщиков, то они, как вообще временный элемент, уже не пользовались в матросской среде никаким авторитетом. Вполне понятно, что воспитать в надлежащем духе своих подчиненных они не могли.

Во главе учебных отрядов стоял вице-адмирал Л.Д. Сапсай, человек малоэнергичный и замкнутый, всегда сторонившийся команд. Они его совсем не знали.

Количество учеников-матросов доходило до 3 тысяч человек. Из-за недостатка офицеров все они и на занятиях в классах, и все вечера, то есть круглые сутки, находились на полной ответственности своих инструкторов из унтер-офицеров и фельдфебелей. Инструкторы же эти сами по себе были не слишком надежны, так как из-за большого спроса на них приходилось брать каждого, кто, казалось, мало-мальски удовлетворял требуемым условиям и изъявлял на это желание. Ученики-матросы и в грош не ставили своих инструкторов; наоборот, те сами подпадали под их влияние. Таким образом, создавалась благоприятная обстановка для революционной пропаганды. Наивно было думать, что какие-либо меры могли совершенно изолировать такое большое количество людей от внешнего влияния. Конечно, из нелегальных источников к ним доходили все известия, но уже в сильно извращенном виде. Злоба и ненависть, возбуждаемые агитаторами, накапливались все больше и больше. Вот тут-то и произошла трагедия. Когда у вождей бунта в Кронштадте составилось впечатление, что положение восставших в Петрограде окрепло (28 февраля), они начали кровавый бунт и на острове Котлин (в Кронштадте).

Хотя февральская революция (1917) именовалась «бескровной», в действительности это было не так. Только в Петрограде и только со стороны восставших в дни свержения старой власти погибло около 300 человек, около 1200 человек были ранены. На Балтийском флоте было убито около ста офицеров. Кровь пролилась во многих местах России. Поэтому начало Гражданской войны в России ряд историков отсчитывают от февраля 1917 года. Печать того времени твердила на все лады об удивительной, никогда раньше не случавшейся «Великой бескровной революции». Поэтому о многочисленных убийствах в тылу и на фронте умалчивалось. Умолчать об убийствах моряков было для печати значительно труднее, так как они происходили на базах флота, в многолюдных центрах, на глазах многочисленных свидетелей.

Мы рассуждаем сейчас, почему в «бескровной» революции погибло столько морских офицеров? Почему по отношению к ним так жестоко тогда поступали матросы? Почему вдруг родилась такая злоба, такая ненависть? Отчасти эти вопросы уже звучали на предыдущих страницах книги. Но все же осмыслим ответы на них еще раз.

Почему так жестоко убивали морских офицеров?

Разбираясь в этих убийствах, в существовавших тогда взаимоотношениях на флоте между офицерами и командами, нельзя не прийти к убеждению, что произошедшее было не случайным явлением, а кем-то организованным преднамеренным убийством. Но с какой целью? В чем причины убийства несчастных офицеров?

Некоторые исследователи приписывали это германским агентам, с целью расстроить боеспособность флота; другие – какой-то таинственной организации, тем более что заранее были составлены списки офицеров, намеченных к убийству, причем в них были помещены все командиры, старшие офицеры и старшие специалисты. Если бы убийства действительно были бы по ним выполнены, то российский флот оказался бы совершенно без руководителей. Видимо, всего этого отрицать нельзя. В реальности все это было. Как и было определенное матросское недовольство поведением отдельных офицеров и их грубым отношением к нижним чинам. Но также ясно, что все эти эксцессы были вызваны искусственно, под влиянием агитации, совершены просто подосланными убийцами, а не были вспышкой негодования за отношение начальства к подчиненным (хотя, безусловно, такие факты были).

Мы придерживаемся твердого убеждения, что ответственность за убийства офицеров надо возлагать не на одураченных матросов, а на устроителей и вождей революции от социал-революционеров, меньшевиков, большевиков, эсеров, анархистов. В подтверждение этого один из видных революционных деятелей присяжный поверенный еврей Шпицберг в 1924 году в разговоре с несколькими морскими офицерами совершенно откровенно заявил, что убийства были организованы партийными руководителями во имя революции. Они принуждены были прибегнуть к этому, так как не оправдались их расчеты на то, что из-за тяжелых условий жизни, режима и поведения офицеров переворот автоматически вызовет резню командиров. Поэтому и сделали ставку на террор. Шпицберг говорил: «Прошло два, три дня с начала переворота, а Балтийский флот, умно руководимый своим командующим адмиралом Непениным, продолжал быть спокойным. Тогда пришлось для “углубления” революции, пока не поздно, отделить матросов от офицеров и вырыть между ними непроходимую пропасть ненависти и недоверия. Для этого-то и были убиты адмирал Непенин и другие офицеры. Образовывалась “пропасть”, не было больше умного руководителя, офицеры уже смотрели на матросов как на убийц, а матросы боялись мести офицеров в случае реакции…»

Многие революционные партии, планируя свои акции, делали ставку на военно-морской флот. Учитывалась его мобильность, значительная пролетарская прослойка среди матросов. Партии рассматривали флот, как эффективный инструмент в ходе будущей борьбы за власть. На Балтике особенно преуспели в этом большевики и эсеры, на Черном море – меньшевики и анархисты. Все они соревновались в расшатывании и разложении матросской массы. Шпицберг был прав, именно мартовский беспредел 1917 года расколол флот на правых и левых, а в последующем – на белых и красных. Убийства офицеров имели целью создание обстановки психологического террора. И эта цель была достигнута. В матросскую массу в самый решительный момент войны были брошены лозунги о мире и тем самым преднамеренно подорваны дисциплина и авторитет офицеров.