Вооруженное восстание на Балтийском флоте (февраль – март 1917 года)

С января 1917 года на флоте начался зимний период с его обычной жизнью: отпусками, ремонтами, занятиями, комиссиями и тому подобными событиями. К концу февраля 1917 года внутреннее политическое положение России стало сильно обостряться. Это обострение наблюдалось также в частях и на кораблях флота. В Петрограде начались бунты, в том числе и среди военных моряков. Среди взбунтовавшихся частей гарнизона был и Гвардейский экипаж, который, не веря в сочувствие своих офицеров перевороту, стал вести себя по отношению к ним самым угрожающим образом. Все офицеры, находившиеся при исполнении служебных обязанностей, были тотчас же им арестованы, и матросы поговаривали о том, что следует арестовать и остальных, а после уже заодно расправиться со всеми. В конце концов положение настолько обострилось, что командиру экипажа великому князю Кириллу Владимировичу ничего не оставалось, как, для предупреждения печальных эксцессов, лично вести экипаж, по его требованию, к Государственной думе. Пришло также известие, что на крейсере «Аврора», стоявшем в Неве, был убит командир – капитан 1-го ранга М.И. Никольский, пытавшийся не пустить к себе на крейсер банду неизвестных подозрительных лиц. Со старшим офицером он вышел ей навстречу и загородил собою путь. Его тут же убили и ворвались на крейсер.

27 февраля неожиданно командующий Балтийским флотом адмирал Непенин, находящийся в Гельсингфорсе, получил от председателя Государственной думы Родзянко телеграмму. В ней сообщалось, что в Петрограде вспыхнуло восстание, которое разрастается с каждой минутой. Ввиду якобы очевидного бессилия правительства Государственная дума, чтобы предотвратить неисчислимые бедствия, образовала Временный комитет, который и принял власть в свои руки. На сохранение династии может быть надежда только в том случае, если государь отречется от престола в пользу наследника цесаревича, при регентстве великого князя Михаила Александровича. Кроме того, в телеграмме указывалось, что Временный комитет Государственной думы уже признан великим князем Николаем Николаевичем и несколькими главнокомандующими фронтов. В силу создавшегося острого положения Родзянко просил Непенина дать срочный ответ. Стремясь сохранить в боеспособном состоянии вверенный ему флот, адмирал Непенин после долгой внутренней борьбы решил признать Временный комитет Государственной думы. Увы, адмирал Непенин не знал, что он был жестоко спровоцирован Родзянко. Вероятно, так же, как и Непенин, были спровоцированы и главнокомандующие фронтов и командующие других флотов. Таким образом, получалось впечатление, что переворот единодушно признан всем высшим командованием.

Отослав ответ Родзянко о «признании» Временного комитета, адмирал Непенин немедленно устроил у себя на штабном корабле «Кречет» собрание всех флагманов, где объявил о телеграмме Родзянко и о своем ответе, прибавив, что если кто-либо из присутствующих не согласен с его решением, того он просит прийти к нему в каюту. Все присутствовавшие на собрании флагманы признали решение командующего правильным. Они, разумеется, не приветствовали разыгрывавшихся событий, но считались, как тогда представлялось, с их неизбежностью. Но один из флагманов – адмирал Михаил Коронатович Бахирев – никак не мог согласиться с логичностью приводимых доводов. Сейчас же после заседания он прошел в каюту к адмиралу Непенину и заявил ему, что остается верен его величеству, а потому не считает для себя возможным продолжать службу. Но после беседы с Непениным он согласился остаться служить, но только до конца войны. Кроме адмирала Бахирева отрицательное отношение к вынесенному на собрании флагманов решению высказал временно исполнявший должность начальника 2-й бригады линейных кораблей капитан 1-го ранга Г.О. Гадд. 1 марта императору поступил доклад: «Адмирал Непенин доносит, что не признал возможным протестовать против призыва Временного Комитета. Таким образом, Балтийский Флот признал Временный Комитет Государственной Думы».

2 марта командующий Балтийским флотом послал на имя государя императора вторую телеграмму: «С огромным трудом удерживаю в повиновении флот и вверенные мне войска. В Ревеле положение критическое, но не теряю еще надежды его удержать. Если решение не будет принято в течение ближайших часов, то это повлечет за собою катастрофу с неисчислимыми бедствиями для нашей Родины. Вице-Адмирал Непенин». Адмирал Непенин не участвовал и даже не знал о заговоре против императора, который в это время расцвел пышным цветом. Также об этом ничего не знали и командиры главных военно-морских баз Балтийского флота.

Командование военно-морской базы в Кронштадте, имевшее с Петроградом прямую телефонную связь, было прекрасно осведомлено 27 февраля о начале революции. Стремясь избежать распространения брожения на матросов, командование попыталось скрыть от них новости из столицы. 28 февраля главный командир порта адмирал Вирен и комендант крепости адмирал Курош созвали совещание офицеров флота и гарнизона. На совещании рассматривался главный вопрос: можно ли рассчитывать на кронштадтских солдат и матросов, в случае если придется бросить их на борьбу с восстанием в Петрограде. Большинство офицеров ответило, что матросы немедленно присоединятся к революционерам.

В ночь с 28 февраля на 1 марта новости из столицы все же просочились в Кронштадт. Ряд частей, начиная с 1-го Балтийского флотского экипажа, самовольно вышли на улицы, направляясь к дому адмирала Вирена. 2-й крепостной артиллерийский полк восстал вместе со всеми офицерами, включая командира полка. Собравшаяся толпа расправилась с адмиралом Виреном. Неизвестный матрос сорвал с него погоны, и по пути на Якорную площадь главный командир Кронштадтского порта адмирал Вирен был расстрелян. Вскоре также был убит его заместитель, начальник штаба Кронштадтского порта адмирал Бутаков. Это были грозные симптомы бунта на флоте, которые были слишком очевидны.

Все время, пока Гельсингфорс находился в изолированном положении, командующий флотом адмирал Непенин, получая известия, немедленно все их сообщал по кораблям, чтобы никто не мог заподозрить его в замалчивании событий и верить злонамеренным слухам. Он передал офицерам, что за все происходящее на флоте отвечает исключительно он, и только просил вполне положиться на него и беспрекословно исполнять все его требования. Команды на судах пока вели себя спокойно и никакой подозрительности не выказывали, очевидно, как и большинство офицеров, не отдавая себе отчета в происходившем.

3 марта, утром, был получен текст акта об отречении государя императора. Адмирал Непенин просил немного обождать с его объявлением на судах, в силу особых политических соображений. И хотя распоряжение на корабли поступило лишь вечером, почти все уже знали об отречении императора. Поэтому настроение команд кораблей с утра этого дня стало заметно повышаться, среди них велась усиленная агитация. На стеньгах подняли красные флаги. Командующий флотом потребовал, чтобы все офицеры и команды с 7 часов вечера находились бы на кораблях.

Акт об отречении императора экипажи кораблей, стоявших в Гельсинфорсе, принимали по-разному. Например, на эсминце «Новик» это прошло спокойно. А вот на линкорах «Андрей Первозванный» и «Павел I» вспыхнули беспорядки; на них были убитые и раненые. Взбунтовались еще два дивизиона миноносцев, и там тоже были убитые офицеры. На всех кораблях тотчас же после переворота были сняты и уничтожены портреты государя и его августейшей семьи. Около 10 часов вечера в городе состоялся митинг, в котором участвовали представители с каждого корабля, причем вооруженные револьверами с боевыми патронами. Телефонная связь с берегом на всех кораблях была прервана. Вышло распоряжение, чтобы команды арестовали своих офицеров и отобрали у них оружие. Это было исполнено на большинстве судов. Большая толпа вооруженных винтовками солдат и матросов направлялась к кораблям, стоящим в заводе, чтобы на них убивать офицеров. Под влиянием чьей-то злой воли творились акты безрассудного зверства, жертвами которого были неповинные люди или виновные только в том, что в этот революционный момент оказались в положении командиров и начальников, а следовательно, лиц, на которых должна обрушиться злоба мятежников. В госпиталь Гельсингфорса то и дело приносили тяжелораненых и страшно изуродованные трупы офицеров.