С тех пор я ни разу не появлялась в нашем доме в Уэльсе.

Ко мне пришел Стивен, но я отвернулась к стене и притворилась, что сплю. Звонила Парвин, я не ответила. Призрачная медсестра присела на край моей кровати. Я заткнула уши пальцами, как делают дети, и закрыла глаза. Воздух чуть качнулся. Когда я вновь их открыла, она уже пропала.

В то утро, словно я наконец доказала право на свободу, вспомнив, что случилось с Джерейнтом, доктор Канте сообщила мне долгожданные новости. Меня выписали.

Мне предстояло начать новую жизнь. Жизнь с Марком. Неважно, что я решила, будто он в ту ночь был со мной в машине. Неважно, если даже он мне врал. У него были свои причины, и, наверное, важные. Я была не в той ситуации, чтобы кого-то судить. Я сама это доказала.

Джерейнт погиб. Я знала, что уже проходила через ужас его смерти, но сейчас он был таким же сильным и холодным, как в первый раз. Я не знала, амнезия ли виновата, или такова сама природа человеческого горя. Какая разница. Было все так же больно. В моей душе не осталось места, чтобы злиться на Марка, обижаться, что предал меня. Все казалось ненастоящим. Те уголки сознания, куда не добралась чудовищная боль, просто оцепенели.

Я старалась думать о новой жизни. Приедет Пат, поживет у нас недельку-другую, а потом я мягко, но решительно ее выставлю. Будет нетрудно. Я знала, ей всегда не терпится вернуться в Уэльс, в собственный дом. И дядя Дилан, конечно, будет с этим согласен. Скорее всего, ему даже говорить ничего не придется. Она почувствует его тоску по ней с другого берега Северна[23].

При мысли о Пат мне захотелось поговорить с ней. Рассказать кому-то о Джерейнте. Я знала, это уже не новость, но я ощутила невыносимое желание назвать его имя тому, кто понимает, кто чувствует то же самое. Всю боль моей утраты могла почувствовать только семья.

Пат ответила на третий звонок, голос был напряженным.

– Это я, – сказала я. – Мина.

– Что стряслось?

Я не обиделась на эти слова. Они были справедливыми. Я никогда не звонила ей. Никогда не писала. Никогда не приезжала. Теперь, когда память вернулась ко мне, я осознала, что последние пять лет упражнялась в экзорцизме. Я вырезала свою маленькую, несовершенную семью из жизни так, словно провела хирургическую операцию. Сначала, потому что их вид усиливал мое чувство вины и потому что в их присутствии острее ощущалось отсутствие Джерейнта. А потом – просто по привычке.

– Все хорошо. Сегодня меня выписывают.

– Ну и слава богу, – голос Пат стал тише, я услышала, как она кричит дяде Дилану: «Ее сегодня выписывают!» Потом, вновь обращаясь ко мне:

– Тебе моя помощь нужна?

– Марк приедет, – сказала я, – и заберет меня домой.

– К себе домой? – в ее тоне вновь зазвучало неодобрение.

– К нам домой. Так он говорит.

– Ну…

Я перебила Пат, пока она не сбила меня с темы.

– Прости меня.

– Ну, я, конечно, в корне не согласна с твоим решением, но есть грехи и похуже, и если ты снова начнешь ходить в церковь, то… – в ее словах я услышала надежду.

– Нет, не за это. Прости меня… – голос надломился, я глубоко вдохнула и попыталась еще раз, – за то, что случилось с Джерейнтом.

Повисла пауза. Потом Пат спросила:

– Почему ты просишь прощения? Ты ни в чем не виновата.

У меня не было сил говорить. Горло сжалось, лицо ощущалось напряженной чужой маской.

– Послушай, Мина, – голос Пат был спокойным и ясным, – Джерейнт был очень проблемный молодой человек. Мы все его любили, мы делали, что могли, но никто из нас был не в силах ему помочь.

Хлынули слезы. Я сглотнула, чтобы удержать рыдания, вытерла глаза. Я знала – если заплачу, не смогу остановиться. Глубоко вдохнула, затем еще. Рука, сжимавшая телефон, стала липкой от пота, а Пат все не унималась. Теперь ее голос стал нерешительнее.

– Я знаю, в то время я искала причину. И очень долго сердилась. – Она помолчала. – Ты из-за этого переживаешь?

Я все еще была не в силах вымолвить ни слова. Я надеялась, во мне произойдет волшебная перемена, все раздробленные части моей души сольются в целое, но этого не случилось. Я по-прежнему ощущала себя пустой, сломанной, одинокой. Я знала – вины Пат в этом нет.

– Я понимаю, – сказала я. – Мне просто так хочется, чтобы я сделала хоть что-нибудь, чтобы я могла хоть что-нибудь сделать. Мне просто хочется… – договорить я не смогла, горло снова сдавил спазм.

– Я знаю, – ответила Пат мягко. – Мне тоже.

Когда ко мне пришел Марк с пустым чемоданом, чтобы собрать все то, что накопилось за эти несколько недель, я велела ему отнести этот чемодан обратно в машину.

– Я ничего с собой не возьму.

Он тут же обиделся, поскольку за это время накупил мне кучу ночных рубашек, принадлежностей по уходу за телом, книжек, шоколадок.

– Это был просто кошмар, – попыталась объяснить я, – и мне хочется о нем забыть. Вещи будут напоминать мне, что все это было на самом деле, – я обвела рукой палату, кровать, ужасные зеленые занавески, – пусть остаются здесь.

– Ладно. – Марк закрыл чемодан, положил на пол. – Помочь тебе одеться?

– Нет. – Я уже натянула нижнее белье. Впервые за это время надела бюстгальтер, и ощущения были странными, как от самого первого лифчика, который я нацепила, будучи плоскогрудой одиннадцатилетней девчонкой. Приготовила тренировочные штаны, в которых раньше занималась йогой, а в больнице – физиотерапией, и чистую футболку. – Подожди немного, я быстро.

– Не вопрос. Пойду посмотрю, может, какие анкеты надо заполнить.

Когда занавеска за ним задвинулась, я несколько раз глубоко вдохнула. Во мне снова поднималась паника.

Призрачная медсестра, Грейс, вернулась. Она стояла в углу палаты, у прикроватной тумбочки, и была прозрачнее, чем обычно. Теперь стало очевидно, что она ненастоящая. Мне хотелось попрощаться с ней, закончить эту главу. И дать ей понять, что в моей новой жизни ей не будет места.

– Прощай, – сказала я. Громко и отчетливо.

Привидение и головы не повернуло. Она не ответила, ничем не показала, что услышала, но я как-то догадалась.

– Не хочу, чтобы ты шла за мной, – сказала я, на этот раз тихо.

Мне не хотелось при ней стягивать ночную рубашку и через голову надевать футболку. Я вдруг испугалась, что, оказавшись рядом с призраком, ничего не буду видеть. Раньше я никогда ее не боялась. Может быть, это оттого, что я стала ближе к реальному миру? Оттого, что мои умственные способности вернулись в норму? Я с удивительной ясностью осознала, что страх – вообще-то нормальная реакция. Почему я раньше ее не ощущала? Ведь это же привидение. Стоит возле зелено-коричневой стены, смотрит на меня вполоборота. Мне следовало бы завизжать. Убежать отсюда со всех ног.