У Брайншмидта перехватило дыхание. Впервые она увидела панику в его глазах. Но все равно он не произнес ни одной необдуманной фразы.

Мелани использовала почти все свои тузы, и в настоящий момент ей в голову не приходило больше ни одного аргумента, чтобы загнать его в угол. Она взглянула на папку с материалами по делу о похищении Клары. Возможно, ей вовсе и не нужно блефовать.

– Ты знал, что на компьютере работала не только Ингрид, но и Клара? – спросила она.

Он нахмурился.

– Клара?

– Она регулярно пользовалась компьютером матери, чтобы переписываться с подругами. Но ни Ингрид, ни Клара тебе об этом не говорили, потому что ты бы ей не разрешил.

Он надменно засмеялся.

– Не надо рассказывать мне сказки. Клара не прикасалась к этому компьютеру!

Мелани достала листок из папки.

– Вот перечень всех электронных адресов с аккаунта Клары, которые мы определили на жестком диске. Кроме того, она иногда заходила на Фейсбук.

– Я запретил ей это! – закричал Брайншмидт.

– Очевидно, твой запрет не очень подействовал.

Брайншмидт уставился на распечатку. Он пробежал глазами мейлы, в которых речь шла о музыкальных группах, аудиокнигах, кроссовках и сумках «Монстр Хай».

– Взгляни на даты. Это не просто несколько дней или недель. Она регулярно пользовалась компьютером больше года.

– Нет, это неправда. – Голос Брайншмидта дрожал. В ужасе он листал бумаги.

Она наблюдала за его мимикой. Брайншмидт был настолько напряжен, что даже не замечал сверлящего взгляда Мелани. Он действительно любил Клару. Мелани по-настоящему задела его за живое. Она быстро вспомнила несколько деталей из врачебного освидетельствования Ингрид.

– Организму Клары нанесен такой же вред, как и Ингрид, но, к счастью, не настолько глубокий, – продолжала она бередить рану. – Микроволновое излучение проникло в мышечную ткань Клары, а также в жировые и костные ткани. Подумай только, сколько времени она провела перед компьютером и как опасно это было для ее маленького детского организма. Ее генетический материал непоправимо поврежден.

У него на глазах выступили слезы.

– Нет!

– Да, – прошептала она. – Ты разрушил организм невинной десятилетней девочки!

– Я не знал, проклятье, что я только наде… – Он резко оборвал себя, когда понял, что сейчас сказал. Но было уже поздно.

Мелани подняла глаза на камеру под потолком.

37

Нюрнберг был переполнен туристами, они слонялись по центру, протискивались мимо столиков и скамеек перед ресторанами в узких переулках Старого города. Было половина девятого вечера, и в пешеходной зоне работали тепловые пушки.

Сабина добралась до Нюрнберга за два часа. По дороге в машине она прослушала на диктофоне кассеты, которые стащила из частного архива Снейдера. Записи напоминали протоколы интервью, но что-то в них смущало Сабину. Атмосфера была пугающей, и голоса звучали как-то странно, неестественно и даже наигранно, и причина была не в качестве диктофона, который она одолжила у вахтера и который лежал теперь на пассажирском сиденье.

Она припарковала машину в подземном гараже недалеко от церкви Святого Лаврентия и направилась на юг, к воротам Фрауэнтор. Где-то там должно быть место преступления, которое совершил человек в маске лошади. Возможно, она даже наткнется на Снейдера – что ж, у нее, по крайней мере, есть для него полезная информация.

Ярко освещенное здание Оперы выделялось на темно-голубом ночном небе и, подобно церкви, мощно устремлялось ввысь. Фонари освещали площадь перед входом с арками. За окнами стояла темнота. Очевидно, в этот вечер представления не давали. На площади тоже ничего не было слышно, кроме невнятного говора толпы и шума близлежащей дороги. Над входным порталом висел баннер.

«Нюрнберг играет Вагнера.

„Золото Рейна“, „Летучий голландец“ и „Нюрнбергские мейстерзингеры“ в исполнении Нюрнбергского симфонического оркестра».

Вероятно, отмечали круглую дату со дня рождения Вагнера, потому что на рекламных стендах была представлена многонедельная программа с произведениями Вагнера в Нюрнберге и Байройте.

Сабина пересекла площадь и направилась к станции метро. Но под городским асфальтом она не нашла ничего, кроме обычных эскалаторов, магазинчиков, перронов и общественных туалетов. Она снова вернулась на поверхность через другой выход. Становилось прохладно. Сабина обошла вокруг здания Оперы, которая примечательным образом стояла на площади Рихарда Вагнера. Где может находиться этот подвал? Неужели прямо под театром? Это было маловероятно. Она заглянула во все соседние переулочки, где располагались или старые фахверковые дома, или здания с аркадами и арочными окнами. Она задавалась вопросом, не лучше бы ей готовиться к завтрашним занятиям, но электронное послание Эрика, на которое она наткнулась, заставляло ее продолжать поиски правды.

Когда несколько часов назад она сидела у его больничной кровати и разговаривала с ним – не зная, понимает ли он хоть слово, – она поклялась ему, что сделает все, чтобы найти подонка, который выстрелил ему в голову.

В узком переулке рядом с Оперой стояла кромешная тьма. Уличные фонари не работали. Сабина хотела уже идти дальше, когда услышала скрип металлической вывески. Она зашла в переулок. Над деревянными воротами раскачивалась железная пластина с гербом и надписью: «С 1750 года». За решетчатым окном находилась табличка: «Пивоварня закрыта». Судя по внешнему виду, наверняка уже с 1850 года.

Сабина нажала на ручку. Дверь подалась. В нос ударил спертый воздух. Она пошарила рукой по стене с внутренней стороны в поисках выключателя, но не нашла. В темноте без фонарика будет сложно.

Неожиданно она застыла и затаила дыхание. Из подвала здания доносилась тихая музыка. Сердце у Сабины забилось быстрее. «Я схожу с ума!» Это была тема «Летучего голландца». Она достала сотовый, осветила пол и последовала за лучом. Музыка становилась все громче. Постепенно глаза привыкли к темноте. Сабина расстегнула куртку, положила ладонь на пистолет у пояса. О «ЗИГ-Зауэре» она подумала, но мощный карманный фонарик пригодился бы сейчас больше.

В конце коридора под ногами захрустели осколки стекла, и Сабина резко остановилась. Перед ней оказалась дверь с расколотым стеклом, которая вела в темный внутренний двор с мусорными контейнерами. Слева в стене находился арочный проем. За ним винтовая лестница уходила вниз, в черную пропасть, откуда доносилась музыка.

Сабина посветила вниз по лестнице и оперлась рукой о стену. Она почувствовала, как штукатурка осыпается со стены под подушечками ее пальцев. Вынув пистолет из кобуры, Сабина начала медленно спускаться. С каждым шагом музыка звучала все громче. Автоматически всплыли воспоминания о видео, и ей даже почудились гедонические крики пожилого мужчины.