– Знаю! – вставил он.

– Предполагаемый подражатель посетил Белока в тюрьме и позже написал ему письмо.

– Что значит предполагаемый? Это был врач из Берлина! Он расчленил семью.

– Мы как раз разбираем это дело в академии.

– Опять двадцать пять! Снейдер, похоже, никогда не отвяжется. Передайте ему, что он упустил тогда убийцу. А те письма вас и других студентов не касаются. Поняли?

Письма?

– Да, я поняла. – Сабина завершила разговор и вернула вахтеру сотовый.

В следующий момент из бюро вышел сотрудник тюрьмы и протянул ей конверт.

– Вот копия письма.

– Спасибо, – ответила Сабина. – А теперь сделайте мне, пожалуйста, еще копии других писем.

Было только два письма, и, за исключением подписи доктора Яна, оба были напечатаны на машинке. Первое Белок действительно получил, второе было перехвачено сотрудниками исправительного учреждения и так и не выдано адресату. Первое письмо было датировано маем – за четыре месяца до бойни в Берлине.

Утреннее солнце нагрело асфальт на парковке. По дороге к своей машине Сабина прочитала первое из писем.

«Уважаемый доктор Белок,

я рад, что мы и дальше можем оставаться в контакте, хотя время не позволяет мне чаще посещать вас в Вайтерштадте. Я не могу оставлять свою практику без важной причины – вы сами знаете это по прежним временам, когда еще жили в Лейпциге.

Вы написали, что мои письма не вскрываются тюремным персоналом и не перехватываются и что вы затем сможете их все уничтожить.

Это письмо я запечатал восковой печатью, которую сложно подделать.

Если вы подтвердите мне целостность письма, я пришлю вам свое предложение.

С глубоким почтением, доктор Ян».

Сабина ничего не поняла из письма. Во-первых, Белок утверждал, что никогда ни с кем не переписывался, однако текст напоминал ответное письмо. Но ответ на что? И во-вторых, это была неправда, что никто, кроме Белока, не вскрывал письма. Администрация тюрьмы даже делала копии.

Она развернула второй листок, датированный июнем того же года.

«Уважаемый доктор Белок,

для меня большая честь называться вашим «учеником», хотя я считаю себя скорее коллегой, который пытается усовершенствовать ваше творение. Но вы правы. До сих пор я лишь выслал вам несколько фотографий, не больше и не меньше. Это может каждый.

Вы, конечно, правы и в следующем моменте: речь никогда не шла о том, чтобы продолжить вашу работу неуклюжим плагиатом, а о доведении ее до конца.

Посмотрим, способен ли я на это, хотя вы и не уверены. Признаться, причиняют боль ваши слова, что вы видите во мне только врача, не способного мыслить широко и нестандартно. Но я возвращаю вам этот мяч, потому что настоящий мастер порождает не учеников, а новых мастеров. Пусть это будет патовая ситуация!

Вы убедили меня внимательнее изучить ваше творение. Спасибо за фотографии, которые вдохновляют меня, и за ваше встречное предложение.

Это действительно привлекательное место с подходящими статистами.

Я буду держать вас в курсе.

С глубоким почтением, доктор Ян».

Сабина сложила листок и села в машину. Если во встречном предложении Белока речь шла о берлинской семье, это означало, что жертвы были выбраны уже за несколько месяцев до преступления… и выбраны Белоком. Это противоречило ее предположению, что убитая семья была лишь средством в достижении цели и что настоящей жертвой являлся гинеколог, несправедливо подпавший под подозрение.

Сабина еще не разобралась, кто и кем здесь манипулировал, – что вызывало следующий вопрос: где остальные письма, которые написал гинеколог? И где ответы, которые он получил?

Она завела мотор и выехала с парковки.

Она обязательно должна поговорить со Снейдером.

34

В десять часов утра над озером Нойзидлер парили лишь отдельные лоскуты тумана, медленно проплывая над поверхностью воды, как кораблики-призраки.

Мелани бродила по влажной траве и бросала палочки, которые Шейла радостно приносила обратно. Собака нисколько не уставала от постоянной беготни туда-сюда. Иногда, когда Мелани работала в Вене, Шейле не хватало активности, потому что она целый день проводила в бюро и переговорных комнатах. Тем сильнее она наслаждалась днями, как сегодня, когда Мелани работала дома, – и пока не было ни одного звонка от Хаузера и ни одного нового трупа в Венском Лесу.

Геральд рано утром уехал на гидроцикле в неопреновом костюме и с подводным металлоискателем, потому что хотел проверить ил в самых глубоких местах озера. В принципе, его хобби походило на работу: он ковырялся в грязи в поисках чего-нибудь дельного. Иногда Мелани выезжала вместе с ним на озеро, но сегодня ей нужно было работать.

Она присела на скамейку на берегу и окинула взглядом водную поверхность. Длиной в тридцать шесть километров, самое большое озеро в стране простиралось до самого горизонта и напоминало море. Но максимальная глубина достигала лишь двух с половиной метров. Герхард знал все участки, где стоило нырять в поисках металлолома, который он мог использовать для своей работы.

Шейла перепрыгнула через камыши, подошла к Мелани и встряхнулась, обрызгав Мелани с ног до головы.

– Плохая собака, – отругала ее Мелани и вытерла лицо. Потом вытащила ноутбук из сумки, подключила радиомодем и занялась непрочитанной почтой, накопившейся за прошедшие дни. Время от времени делала глоток какао из термоса. Свой сотовый она намеренно оставила дома, потому что хотела спокойно поработать хотя бы до полудня.

Но из этого ничего не вышло, так как спустя пятнадцать минут замигал значок скайпа. Звонил Хаузер. С нехорошим чувством она ответила на звонок.

– За вами голубое безоблачное небо, – удивленно произнес он. – Вы на пляже?

– Если бы, я работаю дома, – ответила она.

– Завидую. – Судя по дрожащему видеоизображению, Хаузер был у себя в бюро. В пепельнице дымилась сигарета.

Мелани представила, как бы это выглядело, позвони он ей по скайпу из дома – два уродливых геккона в красную крапинку бегали бы по его письменному столу или лазили бы по его голове.

– Почему вы смеетесь?

– Да так, не важно, – ответила она. – Есть какие-то новости?

– Экспертно-криминалистическая служба обнаружила на пластиковом корпусе компьютера Ингрид множество отпечатков пальцев. Клары, ее матери и приемного отца.

Сердце Мелани забилось сильнее. И моего мужа!

– Остальные мы не смогли определить. Но самое интересное: на магнетроне мы нашли один особенно четкий отпечаток пальца Рудольфа Брайншмидта. Остальное, к сожалению, смазано.