В Бельгауме Люсинда чувствовала себя как тот воздушный змей, словно оборвала привязь, и каждое дуновение ветра теперь бросало ее из стороны в сторону.

Дома у цветов были длинные стебли, и слуги ставили их в вазы. Здесь розовые лепестки разбрасывали по подушкам у нее на кровати. Она так и не выяснила, кто каждый день приносил их до ее пробуждения и кто выметал их каждый вечер, перед тем как она ложилась спать. Она вплетала туберозы в длинные темные волосы.

Ее ступни стали чувствительными. Сквозь тонкие плоские подошвы она ощущала грубость плит. Она свободно двигала большим пальцем в тапочках с загнутым носом. Перед тем как войти в комнату, Люсинда снимала обувь и чувствовала босыми ногами прохладный, гладкий каменный пол и тепло слегка царапающих или щекочущих ковров. При ходьбе голые бедра терлись друг о друга.

Здесь, в Бельгауме Люсинда сидела на полу, скрестив ноги, и ела пальцами. На колени она не ставила тарелку, а клала банановый лист. Ей не потребовалось много времени, чтобы понять: ей нравится вкус риса. Она последовала примеру Майи и смешала рукой немного риса и дахи на десерт вместо пирога, а затем слизывала холодное, кислое молоко с пальцев.

Она поняла, что Гоа — шумное место, а озерный дворец в Бельгауме оказался более тихим, чем парк в Гоа перед рассветом. Возможно, озеро приглушало звуки. Тишину нарушало только пение или крики птиц да громкие ухаживания важничающих павлинов. Люсинда редко слышала кого-то из слуг, а еще реже видела их. Вначале ей было неуютно из-за тишины и трудно засыпать, но, заснув, она часто просыпалась только около полудня.

После того как она открывала глаза, обычно появлялась ее личная служанка, тетя Лакшми, толстая старая айя по имени Амбика. Люсинда предполагала, что Лакшми подсматривает за ней, но она так и не обнаружила откуда.

У Амбики осталось всего три зуба, и она любила их демонстрировать. С тех пор как Амбика произнесла свое имя, Люсинда никогда больше не слышала ее голоса. Она использовала глаза, брови, наклоны головы и таким образом выражала все мысли. В первые дни при виде Амбики Люсинда засыпала ее вопросами, болтая, несмотря на молчание пожилой женщины. Толстые щеки Амбики блестели, ей было забавно, но она никогда не отвечала.

Наконец Люсинда привыкла к ее молчанию и начала не только принимать его, но и ценить. Она тоже стала спокойной и тихой. Она впервые слышала музыку собственного сердца.

* * *

На следующий день после возвращения Патана Амбика помогла ей одеться и затем исчезла, не произнеся ни звука. Люсинда бродила по пустому дворцу. Она погуляла в саду, посидела на холодной каменной ограде павильона и посмотрела на городскую суету на другом берегу. Майи в ее комнате не оказалось. Комната Альдо пустовала. Леди Читру и Лакшми было нигде не найти.

Наконец Люсинда прошла мимо комнаты Патана. Сквозь дверь она увидела капитана, который удобно прислонился к колоннам балкона. Тюрбана на нем не было. Он заплел черные волосы в косичку, завязанную кусочком веревки.

При виде ее Патан поклонился, но его лицо ничего не выражало. Держался он отчужденно. Глаза опять стали холодными и надменными, как во время первой встречи. Нежели это было всего несколько дней назад?

— Ты чувствуешь себя лучше, капитан, — сказала Люсинда.

— Пожалуйста, пойдем в другое место. Для тебя нехорошо находиться здесь. Это неправильно. Ты не должна быть здесь одна.

Он набросил накидку на плечи и широкими шагами прошел мимо нее.

— Давай пойдем в павильон, — сказал он, едва бросив на нее взгляд. Не дожидаясь ответа, он направился туда.

«Он такой, как и всегда», — подумала Люсинда, следуя в нескольких шагах позади.

В павильоне Патан уселся на каменное ограждение и жестом показал, чтобы она устроилась на подушках у его ног. И только тогда его лицо смягчилось, но лишь чуть-чуть.

— Майя отправилась в какой-то храм со слепой госпожой, — пояснил он. — Сеньор Джеральдо — в город. Он надеется найти какие-то развлечения.

— Азартные игры, — Люсинда покачала головой. — Почему ты не сказал мне, что он уходит?

— Ты спала, госпожа. Он попросил меня передать тебе это, — Патан ненадолго замолчал. — Женщины фарангов не играют в азартные игры?

— Некоторые играют.

У Патана слегка заблестели глаза.

— Но не ты, госпожа? — он перевел взгляд на долину, окутанную дымкой. — Я еще не выразил тебе свою благодарность за помощь.

Люсинда покраснела.

— Врач сказал мне, что уже считал меня мертвым. Вы с танцовщицей совершили какое-то магическое действие, чтобы я остался жив.

— Это была Майя, только Майя, — ответила Люсинда. — Я просто составляла ей компанию.

— Твое общество было очень важным, госпожа, — его голос звучал почти грустно. — На дороге, когда меня ударили, я чувствовал, что душа покинула мое тело.

Затем Патан рассказал ей, как поднялся на большую высоту над телом, к далекому свету, который его притягивал.

Люсинда долго молчала.

— Возможно, это был Бог, капитан.

— Может быть. Я так не думаю. Может, вы так представляете Бога, но не я.

И так, вполне невинно, начался разговор, который длился почти весь день. Патан постепенно открывал перед нею тайны своей веры.

Иногда то, что он говорил, казалось очевидным. Люсинда в таких случаях с трудом сдерживала смех. В других случаях в то, что он говорил, было невозможно поверить. Она чуть не давилась. С некоторыми вещами она спорила, и это, казалось, удивляло его. Но затем он обычно отвечал очень ясно и проявлял такую утонченность мышления, что она поражалась.

Два раза за время их разговора муэдзин кричал с дальнего минарета, и Патан вставал на колени в молитве, кланяясь на запад. Он объяснил важность Мекки и Каабы, черного камня, который Аллах прислал с неба в виде знака Абраму.

— Не Аврааму из Библии? — усомнилась Люсинда.

— Это один и тот же человек, госпожа. Дедушка Исы[41], которого вы называете Иисусом, прародитель евреев.

Произнеся это, он впервые за весь день улыбнулся. Это была такая открытая, такая редкая улыбка, что Люсинда почувствовала себя незащищенной и обнаженной перед нею. Она непроизвольно отвернулась. Она дрожала.

— Ты замерзла, госпожа, — сказал Патан и набросил свою накидку ей на плечи.

Его запах оставался на ткани, словно специи.

* * *

Позднее к ним в павильоне присоединился Джеральдо. Они втроем там и ужинали, глядя на блестящее озеро. Джеральдо почти не разговаривал с Люсиндой, но она чувствовала взгляд его темных горящих глаз. От него становилось жарко. Он так странно попрощался с девушкой, что Патан поднял голову и посмотрел на него нахмурившись.