встретиться с ним на поле боя. Тогда, в ущелье, он смело вел своих людей в атаку, а затем, пережив плен, вновь участвовал в кампаниях Мурада, командуя войсками пожалованного ему обширного анатолийского бейлика. Однако после Варны он предпочел перебраться в Эдирне и, оставив военную службу, полностью отдался философии и книгам. По сути, Махмуд сделал то, о чем так мечтал сам султан и потому был во многом счастливее своего тестя.

– Падишах охотно поменялся бы со мной местами, – не раз хвастался он мне. – Но я от такой сделки откажусь, поскольку мы все рабы на этой земле, а султан – раб вдвойне, так как зависит и от своей власти, и от тех, кем повелевает. Я же пользуюсь практически неограниченной свободой и могу поступать так, как сам того захочу.

Беззаботно улыбаясь и подливая мне вина, Махмуд продолжал:

– Власть подобна необъезженному дикому жеребцу, на которого испокон веку мечтают взобраться многие и многие же гибнут, так и не запрыгнув в седло. Я же, только прячусь в тени власти, пользуюсь благами, которые она дает, но не стремлюсь к большему, ибо власть слишком изменчива и коварна.

– И при этом, желанна для многих.

– Пусть эти глупцы и дальше ломают себе спины. – Мой собеседник махнул рукой, откидываясь на мягкие подушки. – Властью, в отличие от хорошей еды, вина и женщин, пресытиться невозможно, и рано или поздно она уничтожит твою душу.

– Все люди разные и мечтают все о разном, – возразил я. – Для кого-то власть – единственный способ выжить в этом мире. Ведь обретая ее, ты обретаешь силу, а значит, и защиту.

– Защиту от врагов, но не от самого себя, – ответил Махмуд. – Это все равно что, спасаясь от разъяренных собак, забежать в клетку и запереть дверь изнутри. Так ты обезопасил себя, но что дальше? Ты заперт в этой клетке навеки, и стоит тебе вновь выйти наружу, как тебя тут же растерзают, пусть даже не эти, а другие псы. Это ловушка и выбраться из нее ты не сможешь никогда.

Я не собирался спорить с Махмудом. В конце концов, кому, как не ему, родственнику двух могущественнейших людей в империи, знать истинную цену и коварство власти?

* * *

15 октября 1448 года

Дни, насыщенные приемами, обедами, прогулками и беседами, летели стремительно, и я мог окончательно потерять им счет, если бы не ежедневные сообщения из дворца, в которых кратко, но довольно емко описывались успехи османской армии.

Султан Мурад, разгромив жалкое сопротивление болгарских повстанцев, победоносно вступил в Софию. Однако здесь он узнал, что Янош Хуньяди со своим войском уже пересек Дунай и теперь пробирался через земли сербского князя, чтобы соединиться с армией Скандербега. Союз двух величайших противников не входил в планы Мурада, и он ускорил марш, дабы воспрепятствовать объединению своих врагов. По дороге его войска с боем взяли несколько небольших крепостей. Истребив там все живое, султан приказал сровнять эти крепости с землей, а оставшихся в живых защитников посадить на кол.

* * *

16 октября 1448 года

Вести приходят с опозданием в два-три дня и часто не отражают реального положения дел.

Достоверно лишь одно – султан повернул в сербские земли и приближается к Приштине. Судя по всему, туда же направляется и Янош Хуньяди.

* * *

19 октября 1448 года

Сегодня пришло известие о том, что две армии – венгерская и османская, встретились на Косовом поле.

Почти шестьдесят лет назад на этом месте туркам уже приходилось сражаться с христианами. Тогда им противостояли сербы во главе с князем Лазарем. В ходе ожесточенной битвы погибли тысячи людей, в том числе и полководцы обеих армий. Так, османский султан Мурад, прадед нынешнего падишаха, был убит сербским храбрецом Милошем Обиличем, а Лазарь, попавший в плен к туркам, был умерщвлен по приказу принца Баязида, который таким образом отомстил за смерть своего отца. Он же затем предал смерти и своего старшего брата – Якуба, дабы избежать конкуренции за трон.

Тогда в результате длительного сражения христиане потерпели сокрушительное поражение, а турки хлынули вглубь Балканского полуострова. Опустошенная и обескровленная Сербия вскоре потеряла независимость, а следом за ней османскому мечу покорились Болгария, Босния, части Венгрии и Валахии, а император Константинополя отныне должен был выплачивать султану Баязиду дань, как обыкновенный вассал.

Эхо той страшной битвы до сих пор отзывается болью в сердцах христиан, и быть может, теперь, объединившись под железной рукой Яноша Хуньяди, народы Балкан сумеют сбросить многолетнее иго османов, отплатив им за братьев и сестер, отцов и матерей, мужей и жен, убитых, искалеченных или уведенных в рабство. Быть может, именно в этой, святой для них борьбе обретут они былую силу, честь, гордость, а главное – свободу?

* * *

21 октября 1448 года

С тревогой и нетерпением ждал я новостей из Сербии, где сейчас, возможно, разворачивалась решающая битва между христианами и мусульманами за право властвовать в Восточной Европе. Канцелярия великого визиря молчала, хотя я не раз видел гонцов со срочными депешами, прибывающими во дворец. Почему так долго нет вестей? Если бы султан одержал верх, об этом бы уже непременно трубили на каждом углу, если же он потерпел поражение, то Халиль-паша мог и не объявлять об этом, но слухи распространяются слишком быстро и даже великому визирю не под силу сдержать их!

Очень скоро я узнаю правду обо всем, что произошло на Косовом поле…

* * *

22 октября 1448 года

Сегодня рано утром Махмуд отправился во дворец, куда его вызвал Халиль-паша по какому-то срочному делу.

После его отъезда я не мог найти себе подходящего занятия – бродил по пустынным комнатам, садился за книги, выходил в парк. Разленившиеся слуги неторопливо выполняли свою каждодневную работу – подметали двор, мыли полы, вытряхивали ковры, чистили одежду и занимались сотней других будничных дел.

Внезапно на улице послышался стук копыт. К поместью во весь опор приближался всадник. Издалека мне показалось, что это Махмуд, однако слуги, обычно чувствовавшие приближение своего хозяина за версту, не проявляли свойственной такому случаю расторопности, из чего можно было сделать безошибочный вывод: за воротами сейчас томился кто-то совершенно другой.

После недолгого пререкания с привратником во двор на гнедом жеребце неспешно въехал смуглый всадник в серо-зеленом кафтане, перетянутом алым кушаком, и высоком колпаке с султаном из перьев. Оглядевшись по сторонам, он заметил меня, ловко спрыгнул с коня и отдал поводья подбежавшему слуге.

Приглядевшись, я узнал этого человека. То был Ферхат-ага, один из приближенных султана