И она рассказывает. О Фостере и кулоне, о связи между ними. О последствиях ухода Роба и ужесточении контроля. Она рассказывает ему о дочери. О том, как Эмми пришла в этот мир, запятнанная ее грехом, на волосок от смерти, и о том, как Лев ее спас несмотря на предательство Би. Дойдя до этой части своего рассказа, Би думает: а вдруг она не права? Вдруг она заслуживает все, что с ней происходит, и, забрав дочку из Проекта, лишь навредит ей? Вдруг дар жизни Льва действует, только когда Эмми рядом с ним?

– Я не должна была сюда приходить. – Объятая ледяной паникой, Би пытается подняться с дивана.

Роб укладывает ее обратно и крепко-крепко сжимает руку.

– Это так не работает, – отвечает он. – Никогда так не работало.

Дочь не знает ее имени. Мама, мамочка…

– Это не любовь, – говорит Би. Получается вопросительно.

– Не любовь, – уверяет Роб.

К концу ее визита они разрабатывают план. Сегодня. Сегодня же сбежать с Эмми. Покидая дом священника, Би старается не замечать в глазах Роба сомнения.

Лев, похоже, почувствовал, что она была там, где не должна была быть. Он задает ей вопросы низким голосом и угрожающим тоном. Би не находит подходящих объяснений, и ей на выручку приходит Джереми.

– Она была со мной, – говорит он и описывает, чем Би занималась с ним днем. Судя по тому, как Лев смотрит на него, Джереми позже ответит за это.

Отчитавшись, Джереми мгновение смотрит на нее нерешительно, но все же уходит. Би провожает его взглядом с ощущением, будто впервые увидела. Джереми обожал это место, но теперь в его глазах нет обожания. Би не видит его. Как давно он хочет уйти? И как много в этих стенах таких, как они: кричащих внутри, отчаянно желающих сбежать?

Позже она идет к его комнате и подсовывает ему под дверь листовку.

– Она не пришла, – говорит Роб.

Я сижу, согнувшись на стуле, зарывшись пальцами в волосы и больно дергая их в попытке отринуть услышанное, счесть его ложью. Но всем своим существом – нутром, плотью, кровью – чувствую: есть в сказанном то, что невозможно отрицать.

– Я решил, что она передумала. Би так мучилась, не решаясь на уход… Я предположил, что она вернулась и осталась там с Эмми. А потом отец Майкл сказал, что встретил тебя, и Эмми еще там, а Би – нет…

– И?

– И если Эмми в «Единстве», а Би – нет… – Роб не заканчивает предложения, и у меня сжимается сердце. – То с ней случилось что-то плохое, Ло. Поверь, она никогда не бросила бы свою дочь.

– Би бросила ее, – отвечаю я, вскидывая на него взгляд. – Она звонила мне, продолжает звонить. Я говорила с ней! Я говорила с ней, и она сказала… сказала: «Прощай».

Роб, нахмурившись, смотрит на отца Майкла, тоже хмуро сдвинувшего брови.

– Она еще что-нибудь сказала? – спрашивает Роб.

Я сглатываю.

– Только это.

Он некоторое время молчит, потом заговаривает:

– После моего ухода из «Единства» мне стали звонить. Сначала я слышал лишь тяжелое дыхание, постоянно, в любое время дня и ночи. Я менял номера, пользовался одноразовыми телефонами. Только поменяю номер, и они снова находят меня. Так они показывали, что найдут меня всегда и везде. Когда я стал требовать вернуть деньги, которые вложил в Проект, я голодал, в любой момент мог оказаться на улице, без крыши над головой, пригрозил публично выступить против них, рассказав об их делах, дыхание во время звонков сменилось голосом. – Роб смотрит мне в глаза. – Моим голосом, Ло.

– Что?

– Они воспользовались моими записями с аттестации – они же всегда записывают тебя в комнате раздумий, – и я слышал самого себя, говорящего то, чего не говорил. Так ты точно говорила с Би или просто слышала ее?

– Она сказала: «Прощай».

Я зажмуриваюсь.

– Вы ожидаете, что я поверю…

– Это правда. Боже, да они пытались прикончить меня любым доступным им способом. Я просыпался утром с включенным газом или садился в машину, набирал скорость и не мог потом чертову машину остановить. – Роб проводит ладонью по губам. – Мои шрамы – настоящие. И я не сам оставил их на своем теле. Они удерживали меня. Связывали. – Он прерывисто вздыхает. – А после нашего с тобой разговора, Ло, я знаешь что сделаю? Уеду из города, потому что в живых меня не оставят. Я вовсе не хотел подставляться, но если Би чего и хотела, то только вытащить из Проекта Эмми. И последнее, чего она хотела бы, – чтобы вы обе оказались в нем.

– По-вашему, она мертва? – внезапно спрашиваю я.

Они молча глядят на меня.

– Нет, – качаю я головой. – Нет… Я не верю вам…

– Мы должны с кем-то поговорить, – избегая моего взгляда, произносит отец Майкл, – обратиться к властям в Мореле, Чапмэне…

– Под их божественно-сраную дудку пляшет Боб Денбро, – отзывается Роб, – и половина чапмэнского департамента шерифа.

– Если вы думаете, что она мертва, то так и скажите, – шепчу я.

– Нам нужно продумать план действий…

– Я даже не знаю вас! – взрываюсь я. Они оба замолкают. Меня трясет, в глазах стоят слезы. – Если вы думаете, что она мертва, то так и скажите.

– Мне очень жаль, Ло, – наконец говорит Роб.

Я хватаю со стала ключи от машины отца Майкла и оказываюсь у двери прежде, чем они осознают, что случилось. Когда они появляются в дверях, я уже выезжаю на дорогу. За рулем я нахожусь практически на грани полномасштабной панической атаки, но мне необходимо вернуться. В том доме Эмми. Я достигаю перекрестка одновременно с едущей навстречу фурой. Даю по тормозам, и машина резко, со скрежетом тормозит. От толчка меня бросает вперед, но машина останавливается. Она останавливается.

Я паркую универсал на опушке возле дороги, в стороне от дома. Бросаю ключи на переднее сиденье и возвращаюсь бегом. Входная дверь распахивается, когда мне остается до нее шаг. На пороге стоит Фостер, с дикими расширенными глазами.

– Где тебя носило?

– Вышла на пробежку, – выдыхаю я. – Мне нужно было подышать свежим воздухом.

Он закрывает лицо руками.

– Господи Иисусе, Ло. Я встал, а тебя нет. Я везде тебя искал. Ты должна была отправить мне сообщение.

– У меня нет телефона, – напоминаю ему, удивляясь тому, насколько легко и просто даются слова. Фостер смотрит на меня и не видит, что кто-то умирает. Я смотрю за его спину, пытаясь заглянуть в Гостевую комнату. – Лев вернулся?

– Будет через десять минут.

Черт.

– Где Эмми?

– Полдничает и смотрит телевизор.

– Хорошо, – киваю я. Горло перехватывает все сильнее, и через минуту я не смогу выдавить ни слова. – Хорошо. Я пойду в хижину, приму душ.