– Для таких людей, как Роб, есть название, – отвечает он. – Лжесвидетель. Мне ненавистна мысль, что он хоть что-то получит от нас, но… Как говорит Лев: оставим это на волю Божью. Он разберется с этим.

Фостер уходит, унося Эмми. Атара скребет лапами по входной двери, и я выпускаю ее погулять. Обняв себя руками, меряю шагами комнату, не в силах избавиться от охватившего меня плохого предчувствия. Я не могу даже написать Льву или Кейси – они еще не заменили мне мобильный.

Когда, кажется, проходит целая вечность, я осознаю, что Фостер не вернулся, и направляюсь в комнату Эмми. Дверь приоткрыта и, заглянув в детскую, я вижу невероятно милую картину: Фостер лежит на постели Эмми, а она уютно устроилась в его руках. Оба спят. Их груди мерно и почти в унисон поднимаются и опадают, на лицах – полный покой. Я тихо прикрываю за собой дверь.

Вернувшись в гостиную, слышу новый звук. На улице заходится лаем Атара. Она приходит в неистовство, стоит ей почуять снаружи какую-нибудь живность. Я подхожу к двери и прислушиваюсь, ожидая, когда собака успокоится. Но Атара по-прежнему лает.

Дело не в живности.

Я поворачиваюсь, чтобы пойти за Фостером, но передумываю.

Надев ботинки и куртку, выскальзываю на улицу.

– Атара!

Она продолжает лаять. Я иду на ее лай к концу дороги, где она стоит, вздыбив шерсть на загривке.

– Атара! – хлопаю себя по бедру. – Сюда, девочка!

Но я не Лев, и она не слушается. Продолжает заливаться, ярясь на что-то. Она точно там что-то видит. Сердце трепещет. Кидаю взгляд на дом. Можно вернуться, а можно пойти вперед. Я иду вперед.

На обочине припаркован старенький универсал. Фары включены, работает мотор. Машина выглядит здесь жутковато и неуместно. Сюда приезжают только те, кто нашел здесь свой дом. Я тянусь в карман за телефоном, а потом опять вспоминаю, что его нет. В эту секунду приходит понимание: не надо было выходить.

Мотор глохнет, и открывается водительская дверца. Атара лает, прижав уши к голове. Из машины выходит мужчина.

– Отец Майкл? – Я кладу ладонь на голову Атары, пытаясь успокоить ее. От этого человека мне вряд ли требуется защита.

– Простите, что напугал вас, – извиняется священник, – красивая собака…

Почесываю Атару за ушами, не отходя от нее ни на шаг.

– Я здесь от имени Би.

«Почему она не пришла сама?» – спросила бы я, но мой вопрос ничего не изменил бы. Я в любом случае села бы в машину.

Лишь когда мы выезжаем на дорогу и удаляемся от чапмэнского дома, я спрашиваю отца Майкла, куда он меня везет. Надо было сразу спросить. Я не смотрю в окно. Мой взгляд прикован к сцепленным на коленях рукам. В голове бьется одна только мысль: я встречусь с сестрой. Я наконец-то встречусь с сестрой.

Отец Майкл отвечает, что мы едем к нему, и я спрашиваю, далеко ли отсюда его дом. Он называет адрес – пятнадцать минут езды.

– Мне нельзя долго отсутствовать, – говорю ему. – Я должна… Они не знают, что я ушла.

– Я понимаю.

Я разглядываю его. Он сжимает челюсти. Пальцы так стискивают руль, что на костяшках натянулась кожа. Почему он так напряжен? Меня это нервирует. Я осматриваюсь. Универсал страшно захламлен: между нами валяются обертки из-под фастфуда и смятые салфетки, у моих ног лежат какие-то книги, часть из них – богословские, но я вижу и триллер Джеймса Паттерсона. Что-то в книге привлекает мое внимание, и я поднимаю ее, ощущая на себе взгляд отца Майкла. Между страниц закладкой торчит листовка, и знакомый голубой цвет побуждает ее рассмотреть. Я раскрываю книгу: Голубые небеса, цитата из Библии. Та самая.

«Но верен Господь, который утвердит вас и сохранит от лукавого.

– 2-е Послание фессалоникийцам, 3:3».

Переворачиваю буклет дрожащей рукой.

«Единство во Христе. Защита в церкви Святого Андрея Первозванного».

– О боже, – выдыхаю я.

– Прошу прощения?

– Выпустите меня.

– Что?

– Выпустите меня из машины.

– Ло…

– Вы рассылаете это членам «Единства», – поднимаю я листовку. – Вы ненавидите Проект. Так мне сказала Кейси. Я хочу… хочу выйти из машины.

Я как идиотка дергаю ручку, но дверь заблокирована.

– Выпустите меня из этой долбаной машины! – стучу я по ней кулаком.

Священник сворачивает к обочине, и универсал медленно останавливается. С дверцы со щелчком снимается блок, и я распахиваю ее. Как я вообще могла сесть в машину?

Одна моя нога уже на земле, когда отец Майкл произносит:

– Лев ходил в мою церковь.

Я замираю, оцепенев. Оборачиваюсь к нему.

– В Индиане?

– После Индианы. В церковь Святого Андрея Первозванного. В начале 2009 года.

– Вы лжете. В то время он уже отвернулся от церкви.

– И стремился спасти из нее людей, – отвечает отец Майкл.

Я сглатываю.

– Лев пришел в мою церковь под предлогом вести с прихожанами разговоры о католической вере. Он обманул меня, чтобы добраться до них. Однажды, придя на мессу, я не увидел половины своих прихожан. А вместе с ними и Льва. Я не понимал, что спровоцировало этот массовый уход. Через несколько месяцев я столкнулся с бывшим членом моей церкви. Я спросил у него, из-за меня ли они ушли, может, я сделал что-то не то или они переживают какие-то трудности. Спросил, может ли моя церковь предложить им помощь или поддержку. Оказалось, что они последовали за другим человеком.

– Он увел ваших прихожан? Вы поэтому рассылаете эти листовки? – Все вдруг встает на свои места, и у меня сводит живот. – Вы пытаетесь вернуть людей? И переманили Би? Забили ее голову ложью, поэтому она и не…

– Я хочу, чтобы члены «Единства» знали, что стоит за идеей веры Льва Уоррена.

– Люди сами принимают решения, – резко обрываю я. – Если ваши прихожане сделали выбор – пойти за ним, вы не можете винить в этом Льва.

Отец Майкл некоторое время размышляет над моими словами, а потом осторожно спрашивает:

– Как ты попала в Проект, Ло?

– Искала сестру, но нашла кое-что получше.

– И тебя совсем не беспокоит то, что она решила уйти? Даже в свете опубликованной «СВО» статьи?

– Эта статья – ложь. Я знаю, почему сестра ушла из Проекта, и написанное в статье не имеет к этому никакого отношения. Иначе бы она никогда не оставила Эмми с этими людьми.

Молчание священника заполняет машину.

– Ведь не оставила бы? – слабым голосом спрашиваю я.

– Я не могу ответить на этот вопрос, – отвечает отец Майкл. И от мягкости в его голосе мне становится только хуже. – Но знаю, кто может.