– Где Би?

Он хмурится, переводит взгляд с Кейси на Фостера, возвращает внимание ко мне. Пересекает комнату. И чем ближе он подходит, тем сильнее, суматошнее бьется мое сердце.

– Что с тобой случилось? – спрашивает Лев.

Обхватывает мой подбородок пальцами и поворачивает из стороны в сторону, словно ища ответа на моем лице. Его прикосновение вызывает приступ паники, я едва дышу. Меня трясет. И он чувствует это.

– Что случилось с Би? – спрашиваю я.

– Что это за вопрос?

Его прикосновение невыносимо. Я поднимаю руки, чтобы оттолкнуть Льва, но он перехватывает и стискивает мои запястья. Я кривлюсь от боли, и в ответ Лев усиливает хватку.

– Я вижу тебя, – выдыхаю слабо.

Он ни на секунду не отводит взгляда.

– Не понимаю, о чем ты.

– Что ты с ней сделал?

Кейси позади тихо и насмешливо фыркает.

– О чем она говорит? – не понимает Фостер.

– Это Пол? – интересуется Лев. – Ты снова с ним говорила?

– Снова? – ахает Кейси.

– Она слаба, – объясняет им Лев, по-прежнему не отрывая от меня взгляда. – Многие придут под моим именем и прельстят тебя, Ло[37]. Кто сбил тебя с пути? Кто увел от меня?

– Би.

Лев отпускает меня. Я срываюсь с места и несусь к двери.

– Фостер, – рявкает Лев.

Руки Фостера хватают и удерживают меня. Бороться с ним бесполезно, и я обмякаю. Он дает мне соскользнуть на пол, позволяя осознать поражение, но не выпуская на свободу. Сапоги Льва пересекают комнату и резко останавливаются возле меня.

– Где, – у меня надламывается голос, – моя сестра?

– Мы ходим верою, а не виˆдением, Ло[38], – произносит Лев тихо, разочарованно. – И, принимая тебя в Проект, я знал, что ты слаба, но решил довериться твоему пути, по которому ты должна была идти с закрытыми глазами. Но ты не сделала этого. – Он приседает рядом со мной. – А сейчас ты закроешь глаза и пойдешь по моему пути.

Он велит мне встать.

Меня отводят в комнату раздумий. Заваливают на пол и крепко связывают руки. Мое сопротивление ни к чему не приводит. Они выключают свет и оставляют меня лежать в темноте. Я смотрю в окно, на движущуюся по небосводу луну, чей свет медленно пересекает мое тело. Я плачу. Во рту противный соленый вкус слез. Я жду.

Открывается дверь. Дверной проем заполняет силуэт Льва. У него что-то в руках, но я не успеваю разглядеть, что именно, поскольку он аккуратно притворяет дверь и ставит принесенное на столик в углу. С минуту Лев смотрит на меня сверху вниз, а потом опускается рядом со мной на колени и начинает расстегивать мою рубашку.

– Нет, – со стоном выдыхаю я.

– Это хорошо, что ты боишься, – спокойно отзывается он, – боязнь кары божьей – начало познания. Глупое презрение мудрости и наставлений…

– Ты не бог, – прерываю его я.

Он долго смотрит на меня, затем убирает с моего лица волосы, словно бы утешая. Я пытаюсь увернуться, но мешают путы на руках, с которыми я ощущаю себя умирающим в корчах животным.

– Ты должна постичь страдания, Ло, – говорит Лев. – Ты думаешь, что они знакомы тебе, но это не так. Страдания без веры извращают, поглощают человека. Пережитая боль заставляет причинять боль другим, а это ведет к греху. И человек отворачивается от божьей благодати. Но если в твоем сердце вера, то страдания сделают тебя сильнее, спокойнее, цельнее. Так случилось со мной. Бог не покинет тебя в боли, он проведет тебя через нее. Когда я ездил в Индиану и в последний раз испытал ненависть матери, бог провел меня через нее. И сделал меня совершенным.

Он вытаскивает из заднего кармана джинсов то, что я сначала ошибочно принимаю за маркер. Однако предмет больше и толще. Лев снимает с него крышку, и я вижу два маленьких провода, сведенных на конце в идеальную точку. Лев нажимает кнопку, и они начинают светиться. Он приподнимает край рубашки и изучает мою кожу – после аварии на ней полно шрамов, но они не такие явные, как на лице. А следом без предупреждения прижимает коагулятор[39] к моему животу. Секунду я ничего не ощущаю, а потом плоть опаляет жгучая нестерпимая боль, от которой тело пытается избавиться. Я конвульсивно дергаюсь и извиваюсь. Лев давит на мои плечи ладонями, пока не затихаю. И тогда он метит меня снова и снова, и воздух наполняет тошнотворный сладковатый запах. Сначала я даже не осознаю, что этот запах исходит от меня.

Я горю.

К концу пытки я задыхаюсь. Перед глазами стоит живот Льва в ожогах. Живот Роба в ожогах. Мой собственный живот.

Лев опускает прижигающую ручку. По моему лицу текут слезы. Он вытирает одну из них, проходится пальцами по шраму.

– Я знаю, Ло, тебе больно. Но не прошу тебя выдержать больше того, что выдержал сам.

Я закрываю веки, сглатываю вставший в горле ком, пытаюсь восстановить дыхание.

– Ты и с Би это делал?

Лев не отвечает, и я опять плачу: мысль о том, что через это прошла сестра, невыносимее перенесенной боли, поскольку я теперь знаю – она прошла через это, считая, что в этом мире никому не нужна. Би была так одинока.

Лев тянется к столику за принесенным предметом, и я наконец вижу, что это чайник.

Он ставит чайник на полу возле себя, и я чувствую его жар.

– О боже. Пожалуйста, пожалуйста… Пожалуйста, не надо…

Лев приближает свое лицо к моему, прижимается к моему лбу своим.

– Я делаю это не с тобой. Я делаю это для тебя. Я обнажаю твою душу, как обнажили мою, и в следующие тридцать часов тебе явится бог. Таким был мой путь. И это мой дар тебе.

Он выпрямляется, берет чайник, несколько секунд рассматривает его и поднимает надо мной.

– Нет, нет, нет, нет…

– Тшшш, – успокаивает Лев, – кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради меня…[40]

Он наклоняет носик чайника. Мир взрывается вокруг меня, тело бьется в конвульсиях. Кипяток прожигает кожу, прожигает мясо, и мир опрокидывается.