Мандерс еще раз обошел гроб, рассматривая его со всех сторон, и в это время вошли испачканные травой Хэнк и Лукас.

– Уж не от «Беллафонте» ли? – спросил Лукас.

Мандерс довольно улыбнулся.

– Именно. Для Кэрол Эверс.

Лукас обошел вокруг гроба, оценивающе оглядел его и сказал, что прочнее гробов не бывает. На что Мандерс вновь довольно кивнул:

– Да уж! Чтобы выбраться из такого, нужна лошадиная сила.

Тогда Хэнк заметил:

– Тут вчетвером не управиться. Чтобы нести, нужно человек восемь.

– Ну что ж, – согласился Мандерс, – найдем и восемь.

Подумал и добавил:

– Да, похоронному дому Мандерса есть чем гордиться. Это вам не рухлядь от Бенсона.

Кэрол увидела, как шевельнулись ее пальцы. Увидела в зеркале Джона Боуи. Пальцами пошевелила та Кэрол, что отразилась, а не та, что пребывала в Воющем городе и до сегодняшнего дня вообще ничего не могла сделать. Это было ее физическое существо, которому Хэтти так хотела помочь. И, если бы мать увидела, как ее дочь шевелит пальцами, она сочла бы это величайшим достижением их совместной борьбы.

Да, спящая Кэрол, та Кэрол, которую город собирался похоронить, шевелила пальцами в зеркале, подаренном Джоном Боуи. Это был настоящий прорыв. Охваченная доселе неведомым ей энтузиазмом, Кэрол сосредоточила свои усилия на голове.

Но в тот момент, когда голова ее медленно повернулась к зеркалу и это движение повторила отразившаяся в зеркале женщина, Кэрол услышала сиплое дыхание – это дышало чудовище из подвала, которое осветило ее кому, чудовище, которое хотело, чтобы она увидела все-все, с чем ей предстоит встретиться на пути в могилу. Это существо быстро приближалось, словно скакало верхом на лошади, и его сиплое дыхание говорило совсем не о том, что у него слабые или больные легкие. Скорее, у него вообще не было легких – у чудовища, чье бытие протекало по ту сторону жизни и смерти.

Чудовища по имени Гнилл.

К моменту, когда Гнилл прибыл к экипажу, Кэрол уже не слышала стука копыт, а это существо плыло, парило, скользило по воздуху туда, где она лежала, стараясь захватить Воющий город и подчинить его своей власти.

Когда Гнилл открыл дверь экипажа, Кэрол уже не смотрела в зеркало. Ее взгляд был обращен вверх – как тогда, когда она лежала на каменном столе в подвале собственного дома. И по выражению физиономии явившегося чудовища, по тому, как оно посмотрело на нее, Кэрол стало очевидно: оно поняло, что за время его отсутствия произошло нечто, с чем оно не может смириться. Чего оно просто не может допустить.

Прогресс.

Гнилл уставился на зеркало, подаренное Джоном Боуи.

Затем той же самой холодной рукой, что повернула Кэрол на бок, Гнилл дотронулся до нее. И это произошло не только в Воющем городе: она увидела отражение его руки в зеркале. Когда он трогал ее внутри ее комы, это был кошмар. Теперь же, когда это происходило в мире, где она никак не могла проснуться, это было ужаснее всех кошмаров.

Кэрол не шевелилась.

И вскоре она услышала удовлетворенный вздох. И поняла, что он больше не беспокоится на ее счет, считает, что волнения его были напрасны и все идет так, как ему хочется. Как бы ни старалась Кэрол, ей не удастся ни пошевелиться, ни проснуться, ни выжить. Она обречена – вне всяких сом-нений.

И он покинул ее.

Но, как только это произошло, Кэрол вновь принялась за свое – шевелиться, просыпаться, жить.

Был вечер, но не слишком поздний. Кое-кто из жителей Келлитона отправился в таверну, а кто-то остался дома, чтобы заняться ужином в кругу родных и близких. Келлитон, как и Хэрроуз, был одним из самых богатых городов на Большой дороге. Этот уютный уголок называли своим домом банкиры, купцы, владельцы конюшен, но более всего Келлитон был знаменит нефтью и продуктами ее перегонки.

Эдвард Банни стал свидетелем того, что учинил Горючка Смок в старом школьном здании. Смотрящий многое слышал о злобе, живущей в сердце этого головореза, но видеть это воочию – особенное чувство. Наблюдая из чащи за тем, что творил Горючка с домом человека, бывшего ближайшим другом Джеймса Мокси, Банни понял, что Смок – не столько сумасшедший, сколько демон во плоти. Убийство отшельника было делом отвратительным, но Банни кровью не удивить – сколько он видел ее по городкам, стоящим вдоль Большой дороги! И тем не менее, когда он смотрел на языки пламени, вырывавшиеся из окон школьного здания, на черный дым, валивший из окон и трубы, на Смока, стоявшего неподалеку – рот до ушей, словно у безумного ребенка, – он почувствовал, как волосы дыбом встают на его руках и голове.

Банни понимал, что Смок пока не настиг Джеймса Мокси, а это было именно то, что хотела знать Лафайетт. Он также понимал, что нанявший Смока человек не желал, чтобы Мокси добрался до Хэрроуза. Когда Банни, быстрее всех узнававший о том, что происходит на Большой дороге, впервые услышал об этом деле, он решил, что Смок покончит с Джеймсом Мокси в тот же самый день, когда получил заказ. Даже легендарные герои устают в дороге, теряя и бдительность, и осторожность, и силу ума. Но у Лафайетт и у того, за кого просила Лафайетт, были основания беспокоиться. Насколько Банни мог судить, Смок пока лишь слегка приблизился к своей цели, а легендарный стрелок запросто мог добраться до Хэрроуза.

Слишком много остановок, – думал Банни, потягивая свой лимонад в таверне в Келлитоне. – Слишком отвлекается. И безумие не всегда ему в помощь.

Он нахмурился и вновь отхлебнул лимонада. Да, когда все видишь своими глазами, это сильно отличается от того, что узнаешь по слухам и разговорам. Банни не раз убеждался, что разгуливающие по Большой дороге легенды на поверку оказываются пустышками, а многие из героев этих легенд вовсе не заслуживают тех громких имен, которые носят. И вообще, большинство записных головорезов на Большой дороге не так опасны, как защитники закона. Да, Большой дороге такой человек, как Банни, просто необходим. Человек, который видит всю правду. Ели бы не Банни, любой сопляк на Большой дороге считал бы себя легендой и входил в салун как герой эпической поэмы – надутым петухом.

Но то, что Банни видел возле школьного здания, не было подделкой. Такое не подделаешь.

Потягивая лимонад, Банни тихо сидел у окна таверны и смотрел на улицу, в то время как шум за его спиной усиливался. В таверне не было ни одного человека с Большой дороги, и это было хорошо. Рыбак рыбака видит издалека, и ему не хотелось, чтобы кто-то из людей дороги, поставивших себя вне закона, узнал его и, подсев, начал болтать. Богатые жители Келлитона не знали Банни, в противном случае они попросили бы его покинуть таверну. Ведь у него, как и у большинства людей с Большой дороги, включая головорезов, которых он недолюбливал и презирал, была своя темная история.