будет обожать. Только не передави. А то наслушаешься моих советов и танком попрёшь. Знаю я тебя. Дай ей больше времени. Не тащи силой к себе в квартиру. Просто поставь зарубок в своей башке, что Инна совсем другая и действовать с ней нужно по-другому. Более мягко, осторожно. Если сильно переживаешь на её счёт, только скажи, и я пробью о ней инфу до первого колена. Уже завтра-послезавтра всё необходимое будет у тебя на столе.

Выдохнув, стягиваю с рук перчатки и бросаю на середину ринга.

– Не надо ничего. Я не собираюсь под неё копать. Что там у Инны в прошлом было, нашего настоящего не касается. Про родственников она мне достаточно сказала. Больше мне знать не нужно.

– Уууу, да ты размякаешь на глазах. Прям кусок батона, смоченный в молоке.

– Заткнись, тебе что, мало? Ещё пару синяков поставить?

Стас ухмыляется и тоже стягивает перчатки с рук.

– Если это тебе поможет, то я готов продолжить.

Бросаю на брата скептический взгляд. Мда, пожалуй, двух синяков и разбитой губы с него хватит.

Глава 56

Глава 56

Инна

— Асёнок, не убегай далеко, пожалуйста, чтоб я тебя видела!

— Мамотька, я пока с голки покатаюсь. Мозно?

— Можно. Только аккуратно.

Мы со Снежаной садимся на скамейку рядом с детской площадкой. Радостная Ася визжит, скатываясь вниз, а потом снова взбегает вверх по лестнице на игровой комплекс.

Сегодня прекрасная погода. Нехарактерно тёплая для осени. Парк, по которому мы гуляем, выглядит сейчас особенно красиво, разукрашенный жёлто-красными листьями, ковром рассыпанными по земле.

— И что ты думаешь делать дальше? — выдохнув, подруга поворачивается в мою сторону. — Ну, я имею в виду насчёт предложения Воронцова.

Что я буду делать? Хороший вопрос. Если бы только знала, как на него ответить. Слова Глеба Викторовича, сказанные мне в его квартире, даже спустя несколько дней не выходят из моей головы.

“За гранью, Инна, это если ты шарахнешься в обморок вечером или ночью, а меня не будет рядом, чтобы тебе помочь! Вот что называется за гранью! Постоянно, каждую чёртову минуту каждого чёртова дня думать о том, где ты, как ты, что с тобой! Это, млять, мне психику разрывает! И я никак не могу от этих мыслей избавиться! Абстрагироваться от тебя или задвинуть на задний план! Ты как чёртово наваждение!”

Я слышу его голос настолько отчётливо, словно босс прямо сейчас мне это всё заново повторяет. Кажется, я даже снова чувствую на себе его горячее дыхание, которое в тот момент обжигало моё лицо. Иначе как объяснить, что моя кожа вновь покрывается мурашками? И вибрация. Проклятая вибрация на губах и в животе никак не проходит...

“Ты как чёртово наваждение”. Именно это я и испытываю. То же самое наваждение, о котором говорил сам Воронцов. Ведь и у меня этот мужчина из головы не выходит с тех самых пор как я узнала, что жду от него ребёнка.

Точнее, двоих... двоих детей.

Закрываю глаза и вижу его. Тот момент, в его квартире. Глеб Викторович упирается ладонями в стену возле моей головы. И сердце снова бьётся как сумасшедшее, пробивая грудную клетку иступлёнными ударами.

— Я боюсь, Снежан, — произношу шёпотом, не открывая глаз. Сжимаю лежащие на коленях руки в кулак. С силой впиваюсь ногтями в ладони, пытаясь выбить из своей головы лицо Воронцова, но это бесполезно. Каждый раз, стоит мне сомкнуть веки, я вижу его... слышу его... Порыв тёплого ветра ударяет в лицо и мне кажется, что это его дыхание сейчас меня касается...

— Чего боишься?

— Я боюсь, вернуться к тому, что было у меня раньше, — тяжело сглатываю. — Я не хочу, чтобы меня подавляли. Не хочу, чтобы в моей жизни снова был мужчина, который будет распоряжаться моей жизнью так, словно я вещь. Ты... ты просто не знаешь, что это такое Снежан — отсутствие права выбора...

От воспоминаний о прошлом вмиг становится холодно. Обхватив себя руками, с силой тру плечи, пытаясь согреться.

— Мама, а ты обесяла, сто мы утотек поколмим, — Ася подбегает к скамейке и тянет нас обеих за руки, пытаясь поднять. — Вон там плудик, пойдёмте сколее.

Дойдя до мостика, вытаскиваю из пакета купленый в магазине батон и отламываю Асёнку кусок.

— Отщипывай маленькие кусочки и кидай их в воду.

— А мозно я вниз спусюсь, поблизе к утотькам?

— Только аккуратно, малыш.

Слежу за тем, как Снежанина дочь осторожно подходит к краю пруда и неуклюже закидывает кусок булки, чётко попадая прямо в бедную утку. Опустив голову, усмехаюсь в голос. Смешная. Поверить не могу, что очень скоро я приду в этот парк уже со своими детьми...

Точнее с нашими. С нашими с Воронцовым детьми...

— Ин, — чувствую, как моего плеча касается Снежанина тёплая ладонь. — Я прекрасно понимаю, что ты сейчас чувствуешь, но... ведь не все мужчины одинаковые...

— Я знаю, Снежан. Знаю... Я ведь не совсем сумасшедшая, — горько усмехаюсь. — Но Воронцов... Он давит, понимаешь? Он действует теми же методами, что и... — замолкаю, не желая произносить вслух имя бывшего мужа. — И это пугает меня... Кажется, будто я снова возвращаюсь к тому, от чего сбежала.

— Ин, да, я согласна, Воронцов перегибает палку. Но, если посмотреть на ситуацию отстранённо, то он ведь ни разу за всё это время не сделал тебе ничего плохого. И все направленные в твою сторону действия были только на пользу тебе, — поворачивается в мою сторону, упираясь локтём в бортик моста. — То же самое УЗИ. Да, он, можно сказать, заставил тебя его сделать, но ведь это не просто была его прихоть. Я не думаю, что он поступал так, потому что хотел тебя просто прогнуть. Он волновался. О тебе, о ваших детях. И в итоге вы узнали, что ты, оказывается, носишь сразу двоих малышей. Я не думаю, что его действия продиктованы желанием подчинить тебя. С его стороны это забота. Да, специфическая, своеобразная, в чем-то неправильная, но всё же забота.

Отщипнув кусочек мякиша, кидаю его в пруд и смотрю на то как по воде от него расходится мелкая рябь.

Не прошло и минуты, чтобы я не обдумывала слова Воронцова. “В чём я диктатор, Инна? В том, что пытаюсь защитить тебя и детей? В том, что мне не всё равно? Может, мне надо было