– Возвращайтесь. Их уже бесполезно искать. Пришел приказ отступить и перегруппироваться.

– Понял, до связи.

Максим прислушался. Звук вертолетного двигателя он не различил, зато за спиной вдруг отчетливо хрустнула ветка.

– Рацию на землю! Руки держи на виду! – голос Бекетова он узнал сразу.

– Компанию решил составить, Слава? – Максим даже и не подумал выполнить его требование. – Или попрощаться забыл?

– Не ерничай, Макс!

– А ты стреляй, если собрался! Скольких уже убил? Лишь бы Ричарду угодить? Грязную работу за него делаешь? Или сам все решаешь?!

– Зря я с тобой вообще связался! Бункер – единственное убежище на десятки километров в округе! Если о нем узнают, нам конец! А ты, – Бекетов выругался, – вояк решил на нас натравить?

– Коли подслушал ночью наш разговор с Юргеном, значит, в курсе, – никого я не собирался «натравливать»! – зло ответил Максим.

– Ага! А они источник сигнала не запеленгуют?! И сюда не нагрянут?! Я, между прочим, тоже на полигоне был, когда нам возможности «Искандеров» демонстрировали! Бортовые компьютеры ничего мимо внимания не пропускают!

– Слушай, Слава, не истери! Я ведь сразу смекнул, кто тут на самом деле о «секретности» заботится! И что теперь?! Застрелишь меня? – он медленно повернулся. – Почему?

Бекетов изменился в лице. Он стоял всего в нескольких шагах и целился Максиму в голову.

– Ты понятия не имеешь, как трудно здесь выжить! – выкрикнул он. – Ты ведь расскажешь о Ричарде, да, при первой же возможности?

– Слава, а может, спокойно поговорим? Ричард – это шанс для тысяч инфицированных! Нужно лишь убедить его, склонить на нашу сторону!

– Ричард – это мой шанс, моя страховка! И бункер мой! – Бекетов, похоже, совершенно спятил. – Поздно нам с тобой разговаривать! Я пытался! Ты не слушал! Тварь неблагодарная! – неожиданно выругался он. – Прототипа из тебя вытащили, накормили, обогрели, так что же вам всем неймется?! – ствол автомата слегка подрагивал.

– Тебе этого не понять, – Максим ведь тоже прожил «жизнь в жизни». За трое суток он изменился до неузнаваемости, и сейчас не сомневался – Бекетов выстрелит. Нет, Слава не сошел с ума, но страх его раздавил. Он отчаянно боится повторного случайного заражения, потому и цепляется за Ричарда, называя его «страховкой», убивая всех, кто побывал внизу и вдруг, по каким-то причинам, решил уйти, – такой вот способ сохранения тайны убежища. Он не зверь, не прирожденный убийца, просто – трус. Трус, не смеющий поднять взгляд, посмотреть в глаза жертве. Слава не из тех, кто хладнокровно убьет, презрительно сплюнет, развернется и уйдет, насвистывая. Он выстрелит, но исподтишка, неожиданно, постоит в полном оцепенении, затем уползет в свою нору и будет там давиться слезами, жалея себя, убеждая, что «иначе никак».

– Ну? Чего тянешь? Слабо?! – Максим вдруг резко швырнул в него рацию.

Бекетов отшатнулся, машинально выжал спуск. Пули веером прошили взгорок, выбивая султанчики белесой крошки. Максиму обожгло висок и щеку, он рухнул как подкошенный. Из расстегнувшегося подсумка выкатился ИПАМ.

Бекетов с перекошенным лицом, кривясь от боли в ушибленном плече, метнулся к обмякшему телу, рывком перевернул Шустова лицом вверх, хотел взглянуть в мертвые глаза, – так и только так он на время убивал свой ужас, перешибал его, как тростинку, но сегодня все сложилось иначе.

Максим был жив.

Он схватил Бекетова за горло, начать душить, яростно, неумело.

Тот сопротивлялся отчаянно, но недолго. Выпучив глаза, надув трясущиеся щеки, Слава пытался оторвать руки Максима от своего горла, хрипел, задыхался, потом внезапно обмяк, тяжело, мешковато повалился набок.

Шустов с трудом разжал сведенные судорогой пальцы, сел, обхватил голову руками.

Его подташнивало. Голова вновь резко кружилась. Черные деревья сплетались корявыми ветвями, неслись перед помутившимся взглядом в жутком, ирреальном хороводе.

Максима вдруг вырвало.

Он отполз. Прижался щекой к влажной земле, некоторое время лежал, не шевелясь.

Я не могу больше…

Сознание расслаивалось. Перед глазами покачивалась пожухлая травинка, мелькали фрагменты событий.

Я пытался выжить. Пытался что-то понять. Пытался кого-то спасти.

Над кронами черных деревьев медленно пролетел рагд. Он не обратил внимания на двух людей, валяющихся на земле, среди руин.

Нас не за что уважать. Не за что презирать. Мы ведем себя как звери… Убиваем друг друга, стреляем, душим, ползаем по обломкам цивилизаций, не замечая, как холодно, без интереса взирают на нашу кровавую возню те, кого мы сначала пытались поработить, а затем веками боготворили.

Рагд скрылся из виду. Максим тяжело сел, затем встал, пошатнулся, осмотрелся, сделал шаг, склонился над Славой Бекетовым, коснулся его горла, на котором уже проступили синяки, и вдруг ощутил трепетную ниточку пульса.

Живой?!

Да, живой. Скоро очнется.

Шустов подобрал ИПАМ, рацию и пошел прочь, не оглядываясь.

Черные деревья пропустили его, расступились узкой тропой, ведущей в неизвестность.

* * *

Лес казался бесконечным.

Чем дальше на запад, тем плотнее смыкались деревья, все реже и реже попадались тропы, проложенные сервами, а самих механизмов, ржавеющих на земле, становилось больше.

Тусклое сияние уже не струилось полосами, оно переливалось едва уловимым маревом, царило повсюду.

Голова действительно разболелась. Рацию он выключил после короткого сеанса связи с военными. Максим все же передал им координаты руин, где оставил Кейтлин и капитана. Его выслушали, но поверили или нет, – неизвестно. Войсковая операция, похоже, попросту захлебнулась в крови.

Мысли текли тяжело. Шустов с трудом понимал происходящее. Вновь и вновь вспоминал рассказ Юргена Фринцгольфа, и все больше сомневался, правильно ли тот истолковал факты?

Подсознательно он искал разумное объяснение действиям городских властей, но по-прежнему не находил в них ни капли здравого смысла.

На опушку черного леса Максим вышел неожиданно. Минуту назад продирался сквозь заросли, и вдруг деревья поредели, почва под ногами приняла вид мутного растрескавшегося стекла, в воздухе плыл запах гари.

Перед ним вдруг открылась панорама пустоши, – выжженной земли, над которой возвышались очертания сотен исполинских обломков.

«Поле битвы?» – Он остановился, потрясенный увиденным, отвел взгляд, заметил рагда, вплавленного в потрескавшуюся землю, а чуть поодаль – силуэт олонга, планетарной машины иных, от которой остались лишь смутные очертания каплевидного корпуса, утонувшего в стекловидной массе.

Легкий ветерок овевал разгоряченное лицо.