должен был извиняться после Минека, руками схватился за голову и испуганно смотрел на учителя, а Броновский был как-то необычно подавлен…

— Вы не знаете, почему основали организацию «Freiwilliger Schutzdienst», — опять засмеялся географ, глядя на Минека, — почему правительство и господин министр боятся? На Страгове будет всесокольский слет, а в пограничных районах — выборы в муниципальные советы! «Последний прошлый урок» — это плеоназм, то есть почти одно и то же, как если бы вы сказали «обе две», понимаете? — сказал он, вытащил блокнот и записал: «Минек разговаривает с поэтическими украшениями…» Дурак, подумал я, а потом наступила очередь Копейтки.

При всей злости, от которой дрожали Брахтл, Бука и я, мы необычайно сосредоточились, чтобы проследить, что будет с беднягой Копейткой, который, как и Коня, самый маленький, слабый и бедный в классе. Копейтко в короткой полосатой куртке уже вставал с парты в полубессознательном от ужаса состоянии. Он пробормотал извинение вроде того, какое произнес Грунд, даже употребил слово «здесь». На этом слове он споткнулся, словно его сглазили, и не мог больше ничего произнести. В руках он мял листок, где были выписаны слова, произнесенные Броновским, но на листок не смотрел, наверное, от страха совсем о нем забыл. Географ молча наблюдал за ним и ждал, чем он закончит. И тут Копейтко наконец выкрикнул вместо «здесь» «на прошлом занятии», которое придумал Броновский еще осенью… Географ страшно нахмурил лоб, и Копейтко тогда выдавил из себя, что любезно просит извинить его… Географ еще больше нахмурился, и Копейтко пробормотал, чтобы он был таким нравственно благородным, что не был тут на последнем уроке геометрии… Географ открывал журнал, а Копейтко продолжал кудахтать, что не был на последнем уроке геометрии… на последних занятиях по геометрии… на последних первых часах… на поэтических украшениях и плеоназмах… и, когда воскликнул: «Не присутствовал при милосердии девы Марии, матери божьей», потерял сознание.

Так кончился сегодня первый час занятий. Последний час занятий начался прекрасно.

В прошлый раз учитель чешского кончил рассказывать нам «Загоржево ложе», на нем тогда был островерхий колпак из бумаги, в руках — указка, с собой он принес кусок зеленого мха… Когда он прокладывал дорогу путника в ад, мы вели себя словно бараны и даже не дышали, меж собой мы договорились, что будем сидеть совсем тихо, мы обещали себе позабавиться на этот раз совсем новым, незнакомым способом. Мы выполняли договор и сидели тихо, слушали и смотрели, как учитель крадется меж партами к печке в колпаке со стиснутыми руками; нас хватило только до того, как он достиг места, где чихнул, будто Загорж, и, подскочив к кафедре, стал вращать глазами и размахивать над головой указкой, — часть класса взвыла. Вдруг раздался страшный грохот, указка, которой он крутил над головой, выскочила из его рук, просвистела над нашими головами и вылетела из окна — со звоном посыпались стекла. Тут уж мы не вытерпели и повыскакивали из-за парт. Хвойка представлял черта и наглядно показывал, как он сжигает душу Загоржа, которого разыгрывал Коломаз, лежащий на полу и болтающий своими длинными ногами во все стороны. Ченек и Доубек изображали ангелов и бросались на Хвойку, чтобы охранить Загоржа, хотя в балладе об этом вообще ничето не было сказано. Тиефтрунк, который был немного пьян, но на уроках это умело скрывал, учил на последней парте Копейтко стоять на голове. Еще до звонка пан учитель велел, чтобы мы собрали оконное стекло, пока оно не упало на тротуар, и сказали бы школьному сторожу, что во время урока в класс влетела сова. Чтобы господину директору, мол, не пришлось излишне много разговаривать… Ну, а сегодня…

Сегодня учитель чешского вошел в класс с тремя мешочками и с портфелем, в котором, видимо, что-то было спрятано. Мы приветствовали его бурными возгласами. Он быстро закрыл за собой дверь и закричал могучим голосом, чтобы мы так не шумели, — ему, мол, кажется, что господин директор ходит где-то поблизости и следит за нами… Потом он отметил в журнале отсутствующих и сказал, что начинает рассказывать о параболе и гиперболе. Мы взялись вопить, что не желаем этого слушать. Что прошлый раз он нам обещал новое стихотворение Карела Яромира Эрбена.

— Об этом нам уже говорили на геометрии! — кричал Хвойка.

— На геометрии, на геометрии, — воскликнул пан учитель, — это совсем другое! Гипербола и парабола в геометрии — линии. А в литературе это поэтические украшения.

Мы завизжали с новой силой как дикие.

— Это у нас было на географии! — кричали мы. — На первом уроке!

Некоторые тут же окружили Минека, и бедняга Минек должен был сдаться, другие бросились к Копейтке, который в эту секунду был как раз возле печки и проказничал там с Коней, а Бука и Тиефтрунк, несмотря на то что терпеть не могут друг друга, пытались поднять Копейтку и водрузить его себе на плечи.

— Если вы немедленно не сядете по местам, — воскликнул пан учитель, — то вообще ничего вам расказывать не буду! Так и останетесь на всю жизнь глупыми. Школа — основа жизни, а вы ведете себя, как на живодерне… Хотите наконец, чтобы я вам рассказывал?

Когда мы все закричали, что хотим, но не про гиперболу и не про параболу, а новое стихотворение, он сказал «хорошо» и добавил:

— О гиперболе и параболе я вам, значит, расскажу бегло, для этого у нас есть еще время. Кто только придумал эти основы… — А потом, когда мы все угомонились и сели за парты и сидели тихо, он сказал: — Начинаю, следовательно, рассказывать стихотворение Эрбена из сборника «Букет». Потому что через несколько дней начнется всесокольский слет и кончатся занятия в школе, следующая баллада «Сочельник».

И тут мы взорвались невероятным шумом и начали бурно рукоплескать. А пока мы хлопали, выскакивали из-за парт и резвились, пан учитель написал на доске особым нарядным шрифтом: «Мария, Ганна, два имени милых», нарисовал деревню, дорогу от деревни к пруду, заштриховал пруд и вписал в него, что на нем лед. Потом сказал, что для наглядного обучения необходимо привести аудиторию в соответствующее настроение.

— Придется вам сначала пропеть какую-нибудь рождественскую коляду,— сказад он.

«Родился наш Иисус Христос», — воскликнули мы, а учитель добавил:

— Хорошо. И еще «Несу вам благодарную весть» — сегодня это актуально. — И велел Хвойке открыть настежь все окна. — Влетит во время урока сова или нет, неважно, — сказал