Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я киваю и обжигаюсь кофе. Кец – полицейская, Хави – бывший морской пехотинец, и уж они-то умеют заваривать кофе, который поднимет настроение.
– У тебя все в порядке? – спрашиваю я Ланни.
Глупый вопрос, конечно, и она только кривится.
– Что там с нашим домом? – спрашивает вместо ответа. – Что случилось? Кец так ничего толком и не сказала, когда вернулась вчера вечером.
Гвен и я стараемся быть честными с детьми. Важно, чтобы они понимали, в каком мире мы живем и какие опасности нас ждут. Но это не так легко. Ланни уже почти взрослая, и я знаю: нельзя вечно держать ее взаперти. Однако все же ловлю себя на том, что сдерживаюсь и стараюсь тщательно подбирать слова:
– Все примерно так, как Кец сказала по телефону. Много крови, но больше ничего особенного. Понятно, что что-то произошло, но вот что именно – непонятно. Надеюсь, сегодня после исследований криминалисты узнают больше.
Ланни слушает, задумчиво кивая. Одновременно она вынимает из духовки форму с кексами и ставит выпекать вместо нее нечто с виду и по запаху похожее на банановый хлеб. Ланни всегда начинает готовить, когда ей нужно хорошенько подумать.
– Ну и какие у нас планы на сегодня?
– Сейчас приму душ и опять поеду туда, чтобы лучше оценить ущерб и начать уборку.
– Я тоже помогу.
Об этом и речи быть не может. Я точно знаю: Гвен не хотела бы, чтобы дочь приближалась к дому. Не сейчас. Это место преступления. Кроме того, там может быть опасно: мы до сих пор не знаем, что же произошло и кто за этим стоит.
– Тебе лучше остаться здесь.
Ланни поворачивается ко мне лицом, скрестив руки на груди. Она злится.
– Серьезно? И что мне делать? Зачем вообще здесь торчать? Знаешь, ты мог бы просто разрешить мне остаться в Рейне.
– Да, это несправедливо по отношению к тебе, – отвечаю я, признавая право Ланни на негодование. – Прости. Мне правда жаль.
Она ждала отпора, а не сочувствия, и ее злость немного стихает. Ланни смотрит уже не так хмуро.
– Ладно уж, – в конце концов ворчит она. – Но эти кексы для Кец и ее ребенка, а не для тебя.
К счастью, Ланни все-таки смягчается, снабдив меня в дорогу стаканчиком дымящегося кофе и пакетом с еще теплыми кексами. Я выруливаю с подъездной дорожки Хави и Кец, а когда сворачиваю в сторону города, то звоню Гвен.
Едва услышав ее голос, я чувствую спокойствие и уверенность, что все хорошо. Не будь я за рулем, закрыл бы глаза и представил, что Гвен рядом, что можно дотронуться до нее, взять ее руку в свою…
– Все нормально? – интересуется она.
– Да, за исключением того, что весь дом в крови, а наша дочь в ярости, все просто замечательно.
Гвен натужно смеется, но все-таки это смех.
Рассказываю ей то немногое, что узнал с тех пор, как приехал вчера поздно вечером, а она рассказывает о звонке Майка и разговоре с Коннором.
– Как ты? – спрашиваю я, как только она заканчивает.
– Честно? Ужасно. Похоже, из меня плохая мать.
Мне не нравится отчаяние в ее голосе.
– Ты замечательная мать.
– Я постоянно жду, когда все образуется, но этого так и не происходит. Я думала, что Мэлвин наконец остался в прошлом, но только обманывала себя. Мы никогда от него не избавимся. Этого он всегда и добивался, – с горечью говорит Гвен. – Так и остаться в нашей жизни.
– Нет, Мэлвин не победил, – возражаю я. – Конечно, нам еще многое предстоит. И мы делаем это каждый день. Ходим к психотерапевтам, обсуждаем, движемся вперед… Путь долгий, Гвен. С ним не справиться в одночасье.
Она вздыхает:
– Наверное, ты прав.
– Коннор открылся тебе. Это хорошо. Значит, он тебе доверяет. Все наладится, Гвен.
Мы разговариваем, пока я не подъезжаю к дому, и прощаемся. Я сворачиваю на гравийную подъездную дорожку и замечаю, что фургоны криминалистов и полицейские машины исчезли – остались только колеи в рыхлой земле у крыльца и развевающая на двери ярко-желтая лента, обозначающая место преступления.
Ныряю под нее и захожу в дом. В нос сразу резко ударяет густая вонь с приторным металлическим привкусом, от которого першит в горле. От нее никуда не деться, даже если дышать ртом. Я знаю по опыту, что дальше будет только хуже: днем воздух прогреется, и запах усилится.
Сейчас, утром, когда в окна льется яркий солнечный свет, кровь сильнее бросается в глаза, и от этого еще страшнее. Я стою посреди гостиной, пытаясь во всем разобраться, и не могу. Столько крови… Просто немыслимо. Она повсюду – почти на каждом квадратном сантиметре. Что это, если не угроза? Или обещание? Но чье? И почему именно в Стиллхаус-Лейке? Мы очень давно не живем здесь.
Наверное, потому, что этот дом всегда будет связан с Гвен. Здесь она жила, когда Мэлвин Ройял пришел за ней. И когда перестала убегать и прятаться.
Здесь мы с ней и познакомились. Тогда я был связан с «Ангелами», одержим горем и жаждой мести. Я появился, чтобы выследить Гвен и заставить ее признаться в причастности к убийствам Мэлвина. Но вместо этого влюбился в нее.
В этом доме мы стали семьей. По-настоящему начали жить заново.
Когда-то мы позволили Бельденам выгнать нас отсюда. У нас не было другого выхода, но до сих пор не проходит обида на их семью, выжившую нас из города. Наверняка Джаспер Бельден уже прослышал, что мы вернулись, и по какой причине. Интересно, сколько времени он нам даст, чтобы во всем разобраться, прежде чем заявится сюда и напомнит о нашем обещании держаться подальше от Стиллхаус-Лейка.
Вздохнув, начинаю составлять план. Можно попробовать отмыть кровь, но это бесполезно. Крови слишком много, и она слишком глубоко въелась. Лучше все содрать – ковролин, обои, возможно, даже доски на полу. Сделать заново.
Иду на кухню и отодвигаю книжный шкаф у дальней стены, за которым находится металлическая дверь с кодовым замком. Там спрятана «комната страха», которую мы теперь используем как кладовку. Нахожу старый ящик с инструментами. В нем не все, что нужно, но для начала хватит.
Начинаю с ковролина – срываю и выбрасываю вместе с подкладкой. Затем приходит очередь стен. Разрушение, оказывается, даже приятно, и я поглощен им, пока не вздрагиваю от стука в дверь. Снимаю перчатки и тянусь к пистолету в кобуре на боку. Мало кто знает, что мы вернулись в город, но у нас хватает врагов, так что рисковать нельзя.
Подхожу к окну и