Сейчас поздний вечер. Мы лежим с Ваней на балконе. Лают собаки, Пряхина, наверное, чуют. Стрекочут цикады, ухает молоденький филин. Мы видели его днем, ушастенький такой, с огромными глазами, но подслеповатый.

– У меня плохой характер, Вань, – говорю я утвердительно.

– А во мне проснулся хищник, – неожиданно отвечает он.

Я не понимаю:

– Какой хищник?

– Такой. Надо теперь обратно его заталкивать. А мне уже не хочется. Мне хочется взять сейчас «стечкина» и сходить на охоту на Пряхина.

Это всё из-за меня, думаю я. И говорю это вслух.

Ваня обнимает меня:

– Наоборот, ты мне помогла. Ты даже не представляешь, как мне помогла.

– Ну, так ты не говоришь. Всё с собой да с собой…

– Ты очень помогла мне, – повторяет Ваня.

Собаки залаяли чаще и злее. Слышался гул мотора, какие-то приглушенные голоса.

– Прибыли, – сказал Ваня.

Андрей Галахов

Я приехал следом за ОМОНом. Производственной необходимости в этом не было. Никто не позволил бы мне вести передачу в прямом эфире. Мне хотелось поддержать Волнухина и ребят.

Накануне Александр позвонил мне и сказал, что прожил довольно длинную и насыщенную жизнь, но только сейчас, участвуя в этих событиях, живёт по-настоящему. Мне тоже приятно, что я приехал, и буду видеть, как это произойдёт.

Начальник отряда ОМОНА, майор моего возраста, встретил меня приветливо, но в гущу событий попросил не лезть.

– Мы всё сделаем по-человечески.

– У вас такое указание?

– У меня такое понимание моей работы.

Появился Пряхин. Он отозвал майора в сторонку и что-то ему втолковывал, давал какие-то советы. Майор выслушал и потребовал от Пряхина больше не заходить за ленту оцепления. Пряхин исчез.

Бойцы ОМОНА заняли свои позиции вокруг дома, где скрывались Ваня и Клава. Майор подошёл к воротам и постучал

Клава

К воротам пошли Игорь и Ольга. Омоновец сказал, что не имеет права вторгаться в их жилище, но и они не имею права укрывать людей, находящихся в розыске и подлежащих аресту. Омоновец показал ордер на арест.

У Савичевых не было необходимости передавать разговор нам. Омоновец говорил достаточно громко. Мы стояли с Ваней на балконе и всё слышали. Меня трясло. Ваню тоже бил озноб. Не знаю, что с нами происходило, но нам было страшно.

Омоновцы направили на нас два мощных фонаря. В громкоговоритель прозвучала команда:

– Гражданин Смирнов, гражданка Павлова, оставьте оружие на месте и выходите с поднятыми руками.

Я была права: зачем родители приехали? Они не прибавляли нам сил. На них больно было смотреть.

Прошло минуты три, мы не двигались с места.

– Повторяю, – послышалось в громкоговоритель, – оставьте оружие и выходите с поднятыми руками. В противном случае дом будет взят штурмом.

Как это штурмом? Меня это взбесило. Здесь же дети.

– Здесь дети! – крикнула я.

– Вот и не прячьтесь за детей, выходите!

Ольга что-то сказала командиру ОМОНа. Тот отреагировал нервно:

– Вот пусть подумает и о своём ребёнке. А у меня приказ. И этот приказ я должен выполнить.

Речь шла обо мне. Мент шантажировал меня будущим ребёнком.

– Плевать мы хотели на твой приказ! – неожиданно прорычал Ваня.

Совсем обозлился и командир ОМОНа. Он снял с себя автомат и отдал бойцу.

– Я тебя один возьму, молокос! И попробуй только выстрелить в меня,

заявил он.

Он уверенным шагом шёл к дому, огромный и мощный, как киношный терминатор. В том, что он скрутит Ваню, можно было не сомневаться.

Он мог унизить Ваню. Я не могла этого допустить.

Я выхватила «беретту» и крикнула:

– Если ты войдёшь в дом, я застрелюсь.

Омоновец бросил со смешком:

– Не морочь мне голову.

Я выстрелила себе в ногу. Омоновец остановился, как вкопанный. Меня окружили родители. Рана была вроде несерьёзная, я попала себе в бедро, но кровь текла из меня ручьём. Жгут не помогал.

Игорь Савичев вызвал «скорую». Но Александр Сергеевич сказал, что «скорая» может не успеть. Кажется, перебита артерия.

– Можно мне взглянуть? – спросил командир ОМОНа.

Его пустили ко мне. Едва взглянув на рану, он заорал своим:

– Двое с носилками сюда, бегом! Бегом!!

Пока его архаровцы бежали, говорил мне с отчаянием в голосе:

– Ну, что ж ты! Ну, как так можно! Ну, такого у меня ещё не было! Я поеду очень быстро, ты потерпи. Я повезу один, чтобы твой кавалер ничего не боялся. А ты сама сжимай руками, сама! Руки сильнее жгута.

Как же он мчался на своём автобусе! Ваня помогал мне. Его пустили в автобус, даже не обыскав. «Стечкин» был при нём

Ваня

Клава то теряла сознание, то снова приходила в себя. Я сжимал ей рану, но кровь все равно текла. Лицо её белело на глазах. Я выл и просил командира гнать ещё быстреё. Он с кем-то говорил в свою трубу, потом сказал, что в больнице всё готово.

Нас ждали с каталкой во дворе. Клаву увезли в операционную. Командир предложил мне сигарету. Я протянул ему «стечкина», хотя знал, что за нами, не отставая, неслась «копейка» Пряхина.

Неугомонный мент был где-то рядом.

Но командир тоже не мог не видеть «копейку».

– Подержи пока при себе, – сказал он, посматривая по сторонам.

Он тоже чувствовал, что Пряхин рядом.

В этот момент мне было всё равно. Я молился. Я просил бога не забирать у

меня Клаву, хотя не верю в бога.

Из приемного покоя вышла медсестра.

– Не хватает крови. Нужна первая группа, резус положительный.

Чёрт, я не мог ничем помочь, у меня вторая группа!

– У меня первая группа, – сказал командир.

Он ушёл с сестрой. Я сидел на скамейке, под кустами сирени. Где же

Пряхин? Сейчас, когда омоновец ушёл сдавать свою кровь, я почему-то мог подумать о Пряхине.

– Ванёк! – позвал меня его голос из кустов.

– А, ты здесь! – отозвался я.

– Здание больницы типовое, тут есть подвальный этаж, там можно поговорить, – сказал Пряхин.

Он, наверно, даже предположить не мог, что я ехал в одном автобусе с командиром ОМОНа, а потом сидел с ним рядом, не сдав ему сдавал оружие.

– Пошли, – ответил я.