— Она уже приходила раньше, — прошептала женщина. — С сестрой.

Теперь он понял. Должно быть, это здесь Попков обнаружил их в тот день, когда они столкнулись с демонстрацией на Морской, и Валентина, как видно, не забыла доброту. Аркин и предположить не мог, что люди ее класса могут задумываться о таких вещах.

— Где работает ваш муж? — спросил он.

— У Распова.

Литейный цех на краю города. Аркин подошел к столу, зажег две сигареты, одну для себя, вторую для хозяина халупы, и растолкал заснувшего мужчину.

— Курите. — Он протянул сигарету.

Мужчина поднял голову, посмотрел на него осоловелыми глазами и неохотно взял сигарету.

— Вы еще здесь?

— Вы работаете у Распова? В литейном цеху?

— Ну?

— У вас там много молодежи.

— И что?

Тут вдруг женщину начало тошнить. Аркин поспешно вскочил изза стола, схватил кастрюлю и поставил перед ней на кровать. Потом он нагнулся, чтобы подтянуть одеяло, и в ту же секунду в ужасе отпрянул. Три лица. Маленьких и серых, как камень.

— Не трогайте их, — чуть слышно прошептала женщина.

От жалости к ней у него сделалось так тяжело на душе, будто в грудь налили свинца.

— Я знаю одного священника, — сдавленным голосом произнес он. — Хотите, я приведу его?

Всматриваясь в него несчастными глазами, она кивнула. Аркин развернулся и быстро пошел к двери. Остановился он только для того, чтобы потрясти за плечо мужчину.

— Вам нужно отоспаться, товарищ. Я еще вернусь, и тогда мы поговорим о молодежи, с которой вы работаете.

Мужчина воззрился на него непонимающим взором.

— Зачем это?

— У меня есть для них работа.

Валентина не пошла домой. Она сказала, что не может заставить себя вернуться. Йенс посадил ее в дрожки и привез к себе, хотя понимал, что поступает против всех существующих правил. Молодая женщина, одна, на ночь глядя, едет к мужчине. Но ни он, ни она не хотели показываться на глаза людям, чтобы ктото видел ее замаранное пальто и растрепанную прическу.

— Валентина, — сказал он, — позволь я вытру тебе волосы.

Она сидела в глубоком кресле, сложив на коленях тонкие и белые, как кость, руки. Ее хрупкая фигура почти терялась между высокими толстыми подлокотниками. Когда он подошел к ней с полотенцем в руках, она посмотрела на него, блеснув темными глазами, но ничего не сказала. Не требуя от нее ответа, Йенс вытащил из ее волос заколки и стал медленными ритмичными движениями сверху вниз проводить полотенцем по влажным прядям. Густые темные волны липли к голове, очерчивая ее красивую форму, но книзу начинали виться, образуя упругие локоны.

В эту минуту они чувствовали невероятную близость. Даже поцелуй не смог бы соединить их крепче. Пока Йенс сидел на подлокотнике кресла и водил полотенцем по ее волосам, Валентина слегка наклонила голову вперед, отчего время от времени локоны ее свешивались, обнажая нежную бледную шею. Принявшись вытирать макушку, Йенс придержал девушку за подбородок, но и тут Валентина ничего не сказала, просто сидела, уткнувшись в его ладонь, словно так ей было покойно и уютно.

Даже после того, как волосы высохли, он еще долго гладил ее гриву, сначала полотенцем, а потом просто рукой. Когда он приподнимал мерцающие пряди, по ним пробегали искорки, и они как будто озарялись внутренним светом, как порой темное небо в ненастную ночь озаряется лунным сиянием. Для него было истинным наслаждением чувствовать прикосновение к шелковистой коже и смотреть, как чернильной волной волосы скользят между его пальцами.

Он наклонился и поцеловал ее в затылок.

— Как они могут так жить?

Наконец она заговорила. Йенс, накормив Валентину пирожками и напоив горячим шоколадом, сумел вывести ее из тоскливой задумчивости. Он со стаканом красного вина в руке сидел перед ней на диване, вытянув и скрестив длинные ноги. Чтобы отвлечь ее, он сказал:

— А ты знаешь, что больше половины всего производимого во Франции вина ввозится в Россию? Невероятно, правда? Мы — самая пьющая нация в мире.

Он часто ловил себя на том, что употреблял слово «мы». Мы русские. Наша страна. Как будто он сам был одним из них, родом откуданибудь из Перми или Твери.

— Я бы так не смогла, — произнесла Валентина, глядя на огонь. — Не смогла бы так жить.

Он понял, что мрачные мысли не оставили ее.

— Все мы, — спокойным голосом отозвался он, — живем так, как можем.

— Я бы лучше умерла, чем жила так.

— Сомневаюсь. И, кроме того, — добавил он, — я бы приходил к тебе каждый день и разжигал бы для тебя огонь. И еще, когда дождь, вытирал бы твои волосы, а когда ветер — расчесывал бы их.

Она подняла голову.

— А летом, — продолжил он, — вместо того чтобы ходить в расшитых алмазами вечерних платьях на роскошные балы в Аничков дворец, на шикарные застолья в «Донон» или на балет, мы бы с тобой в лохмотьях отправлялись на Неву и в какомнибудь тихом месте варили бы яйца и болтали бы ногами в воде.

Ее голова дернулась, их глаза встретились.

— А музыка? — серьезно произнесла она. — В этом твоем мире было бы место музыке? Или мне пришлось бы забыть о рояле, опере, балете?

— Конечно, там была бы музыка, — улыбнулся Йенс. — Ты бы пела мне под аккомпанемент воды, журчащей у наших ног, а я подыгрывал бы на скрипке.

Валентина разинула рот от удивления.

— Ты что, играешь на скрипке?

— Не то чтобы играю… Могу извлечь пару скрипучих звуков, по сравнению с которыми кошачьи песни покажутся ангельскими мелодиями. Но я научусь, — быстро прибавил он. — Обещаю.

Когда Валентина рассмеялась, у него отлегло от сердца.

— Но ты сам меня предупреждал не лезть в Неву, — заметила она. — Говорил, что в ней вода очень грязная.

— Поэтому радуйся, что у тебя под рукой есть инженер, специалист по очистным сооружениям, который знает все места, куда ядовитые стоки не попадают.

— Неужели река и в самом деле настолько загрязнена?

Йенсу не хотелось продолжать этот разговор, поэтому он пожал плечами.

— Есть реки и почище.

— Расскажи мне.

— Давай я лучше сыграю тебе на скрипке, — ответил он и тут же смутился, потому что до сих пор ни один человек в мире, кроме него самого, не слышал его музыки.

Валентина удивленно подняла брови, потом подтянула к груди колени, поставила на них свой маленький подбородок и устремила на Викинга лукавый взгляд. В этот миг она показалась Йенсу такой миниатюрной, что у него возникло желание схватить ее и спрятать в карман.