Тот нечеловеческий стон из недр обугленного тела стоил человеку невероятных усилий. Но зачем мучить и изводить себя? Если хотел показать, что живой, хватило бы и стона. В крайнем случае крикнул бы что-нибудь подходящее, например: «Помогите!». Но он сделал другое. Крикнул: «СПРЯЧЬ!». Кажется, это значило для него больше, чем всё остальное.

…….

Первое чувство, которое достигло меня, подобно лучу света в беспросветной тьме, было обоняние. Запах проник в нос, передал данные в мозг, а тот их обработал и выдал заключение — канабиноиды. Не нужно было обладать способностями, чтобы почуять запах травки, тем более он витал повсюду и часто обновлялся.

Прожив в этом мире пару-тройку месяцев, мне не только приходилось терять сознание, но и чувствовать себя на волосок от смерти. Примечательно, что каждый раз, когда тело возвращалось к жизни, чувства приходили поочерёдно. Валялся ли я на ринге, корчился ли на полу в клубе Варваров, отходил ли от взрыва гранаты во время Королевской битвы. Проходило две-три минуты, и мозг сообщал данные о твоём состоянии: где болит, что находится вокруг, чем пахнет, что случилось.

В этот раз всё было по-другому. Во-первых, я не смог открыть глаза, а значит понять — где я; во-вторых, я ничего не чувствовал, ни прикосновение поверхностей, ни боли, ни температуры; в-третьих, я ничего не помнил, включая своё имя. Всё, что у меня было, — запах. Но, что удивительно, я не только поглощал его носом, но детально знал содержание отличных от обычного воздуха веществ.

Прошло сколько-то времени. Несколько часов? Дней? Месяцев? Всё это время я следил за запахом дыма. Сначала я хотел, чтобы тот поскорее выветрился, а когда это случилось, мечтал, чтобы комната по новой наполнилась им. В отсутствии запаха дыма я нюхал другие мерзкие запахи: пот, сырость, плесень, гниющая еда, немытая кожа, крысы, насекомые. Запах жжённой травы казался глотком свежего воздуха в сравнении с ними.

К счастью, моя жизнь не закончилась на потреблении одних лишь запахов. К сожалению, стало очень больно. Боль была везде и отовсюду. Миллионы или миллиарды нейронов нервной системы со всей дури колотили в барабаны, подталкивая меня к смерти от болевого шока. Я не мог шевелиться, а потому переносил истязания в гробовом молчании и без движения.

Боль длилась бесконечно долго. Я надеялся, что в скором времени умру, но симптомы говорили об обратном. Открылись глаза.

Моим пристанищем стала тёмная комнатушка. Я не мог вращать головой, а потому видел немного. Но и того было достаточно, чтобы составить общее представление о месте. На стене висел старый ковёр; из-под побелки на потолке проступал рельеф плиты перекрытия; освещением служила пыльная пластмассовая люстра на одну лампочку; со стены свисали надорванные куски обоев. Местечко походило то ли на запущенную, то ли на заброшенную квартиру.

Несколько часов я пролежал, собираясь с силами, чтобы повернуть голову. Откуда-то сбоку клубился дым. Шевеление подсказывало, что в комнате я не один. Наконец-то попробовал повернуть голову. Не вышло. Лишь дёрнулся в судороге и сбил и без того тяжёлое дыхание.

Так или иначе моя попытка не осталась незамеченной. Скрипнула кровать, раздались шаги, и надо мной склонился мужик. Копна грязных волос делала голову чуть ли не в два раза больше. Неухоженная борода, три серьги в ухе, затуманенные глаза с чёрным кругами. Верх одежды — затасканная жёлтая байка, на шее — охапка из амулетов, талисманов и оберегов.

Он затянулся косяком и выпустил дым. Погремел железом, после чего что-то холодное коснулось губ — черпак. Я сделал глоток воды и моргнул в знак благодарности. Незнакомец улыбнулся, хихикнул и покинул зону видимости.

Так и потекло время. День за днём я лежал на кровати. Большую часть времени спал (если муки с закрытыми глазами можно было назвать сном), другую — лежал и смотрел в потолок. Три или четыре раза в день я собирался с силами и дёргался. Тогда мужик давал мне воды.

Кажется, прошло пять дней, прежде чем я смог шевелиться. Возвращалась и память. Я потянул за ниточку и развязал нехилый клубок воспоминай: кто я, где я, новый мир, старый мир, материя…

Заглянув внутрь, я увидел выжженный напалмом пустырь:

Сила 1, Ловкость 1, Выносливость 1, Восприятие 3, Интеллект 2.

Материя была тусклой, какой я её никогда прежде не видел. Немногие уцелевшие звенья искривились и потрескались. Глядя на хлипкие и источенные стенки, я удивлялся, как они вообще способны удерживать в себе энергию.

Физическая боль мало-помалу сходила на нет, но ударила новая боль — моральная. Мне было больно смотреть на ту убогую конструкция материи и её тусклый свет. Ведь я помнил прекрасную структуру из сотен составляющих, а сейчас…

Ко всему прочему в материи нашлась одна обезличенная связь. Матово-чёрное обугленное звено, которое находилось в стороне от общей структуры. Внешне оно выглядело уродом, звеном, охваченным гангреной, почти трупом. Тогда почему оно не исчезло, как исчезали другие погибшие звенья? Не понятно.

Шли дни. По самым скромным подсчётом прошло около месяца, прежде чем я смог говорить, и не меньше полутора месяцев, как я встал на ноги. Всё это время я находился в состоянии выживания. Терпел боль, ждал, когда затянутся раны, мечтал и надеялся, что материя восстановится быстро. Всё это время мне не было дела до происходящего во вне, но рано или поздно я должен был спросить:

— Где я? И как я здесь оказался?

Его звали Чума. Он так представился. Рассказал, что его друг по имени Тучный работает водителем грузовика в Нейтральных землях. Это он нашёл меня на месте взрыва и привёз к Чуме. Чума же любезно разрешил воспользоваться его конурой. Она, к слову, находилась в городе. Забавно получилось. Я провалялся полтора месяца в грязной конуре, перебиваясь водой и иногда отвратными харчами, когда в паре километрах меня ждали лечебница братства и профессиональный уход. Ну ладно, что уж теперь…

Опыт повреждения материи у меня имелся, а потому я знал, что она способна к регенерации. Жаль, что вместе со структурой похерелись девять вторичных характеристик регенерации материи. Они бы существенно ускорили восстановление. А так приходилось довольствоваться одним восстановленным звеном в три-четыре дня.

Спустя полтора месяца материя подсобралась:

Сила 3, Ловкость 3, Выносливость 3, Восприятие 7, Интеллект 5.

Интересно, насколько нейтрально относился ко мне Чума. Не спешил выгонять, но и не сближался. Вообще, чем больше я проводил рядом с ним времени, тем больше удивлялся. Чума оказался типичным растаманом, хотя история его была отнюдь не типичной.

Свою траву он уважительно называл «плоды Нейтральных земель». И относился к ней… по-особенному что ли. Курил круглыми сутками, но вместе с тем не походил торчка. Каждая затяжка сопровождалась ритуалом. В состоянии дурмана он не только хихикал и улыбался, но часто медитировал и вёл записи.

Особенный же интерес вызвало его паломничество в Нейтральные земли. С его слов он больше месяца бродил по диким и опасным землям, прятался от зверей и перебивался корешками, чтобы отыскать посевы дивных плодов. Каким-то чудом ему удалось выжить, а его старания окупились. Чума нашёл нетронутое поле, конца которому не было видно. Видать, какой-то растаманский бог подсказал ему это место и велел провести остаток своих дней там. Чума так и сделал бы, если бы не птица.