Виктория с горечью думала, что, может быть, ее мать была права, настаивая на быстром и тайном разводе с Аркадием. Она тогда не поддалась на уговоры, считая такой поступок предательством по отношению к мужу, но сейчас пожинала плоды своего благородства. Аркадий становился день ото дня невыносимее и дошел уже до того, что во всем случившемся обвинил ее. Родители их сторонились, боясь испачкаться в грязи. Дети пребывали в полном недоумении, не представляя, что творится в семействе…

Виктория пришла на заседание научного кружка, и там ее встретила абсолютная тишина. Она начала занятие, как обычно, предложив тему для разговора, но студенты довольно вяло подхватили ее инициативу. Конечно, ребята выступали, отвечали на вопросы, но было видно, что происходящее их не захватывает. Мысли витали где-то далеко, явно проблемы преподавательницы казались им более заманчивой темой для обсуждения, чем отношения между Россией и Белоруссией.

Сама Виктория во время встреч со студентами была обычно довольно активна. Ей нравилось подкидывать неожиданные вопросы, искать среди слушателей оппонентов, спорить до хрипоты. Но сегодня все было иначе. Во-первых, она тоже никак не могла сосредоточиться на предмете обсуждения, думая о том, что происходит сейчас на другом конце города, в суде. Быть может, обвинение привлекло к делу новых свидетелей. Не исключено, среди них окажутся их с Аркадием коллеги, как знать… Во-вторых, открывая рот, для того чтобы произнести очередную реплику, Виктория ловила на себе любопытные взгляды и понимала, что студенты только того и желают, чтобы рассматривать ее без помех. В результате она несколько раз осеклась и наконец совсем замолчала, позволяя беседе течь, куда и как ей заблагорассудится.

В конце дня Виктория ощутила себя лимоном, из которого выжали весь сок, устала больше, чем даже тогда, когда посещала суд. Во всяком случае, там судья, обвинитель и адвокат не смотрели на нее как на диковинного зверя. Потому что привыкли. Таких, как она, перед их глазами прошли сотни, а Соболева была не лучше и не хуже родственников других подсудимых.

И вот Виктория вновь оказалась в коридоре, думая только о том, как бы хорошо сейчас было оказаться где-нибудь там, где никто ее не знает, где никому нет дела до нее и ее мужа. Она всегда была неравнодушна к славе, но такого рода известность не снилась ей даже в самом страшном сне.

Навстречу попался ректор. Соболева не успела никуда свернуть, да и он заметил ее в последний момент и даже дернулся, видимо, желая отойти в сторону. Но они были взрослые люди, и прятаться по аудиториям, как делают студенты, боясь попасться на глаза преподавателю, было несерьезно и смешно. Ректор коротко кивнул ей головой и указал взглядом на свой кабинет, что должно было означать приглашение зайти. Ну что же, этот разговор рано или поздно должен был состояться. Виктория желала только определенности. Если ее не хотят видеть в стенах университета, пусть скажут прямо. Хотя она с трудом представляла, что будет делать, если ее уволят с работы.

Ректор указал ей на кресло, поинтересовался привычно:

– Чай? Кофе? Воды?

Соболева отрицательно покачала головой. Ей следовало бы, наверное, попросить водки. Без сомнения, в баре ректора есть и крепкие напитки.

– Виктория Павловна, мне известно, что в вашей семье неприятности, – произнес руководитель вуза короткое вступление.

Профессор кивнула.

– Теперь я, кажется, догадываюсь, для чего вам нужна была характеристика. В суд. Аркадия Александровича судят… Все это очень неприятно для университета. Безусловно, мы ценим ваши заслуги. Вы относились к элите нашего учебного заведения, но в сложившейся ситуации… боюсь…

– Не волнуйтесь, пожалуйста, – перебила Виктория.

Сейчас она была совершенно спокойна в отличие от ректора, лицо которого пошло пятнами. Он не знал, как вести неприятный разговор. Ничего подобного в его практике никогда не было. Конечно, их университет был огромен, и за годы его работы случалось всякое. Привлекали к уголовной ответственности проштрафившихся студентов, выгоняли с работы пьющих преподавателей, рассматривались административные дела за мелкое хулиганство и нарушение правил дорожного движения, а однажды был случай обвинения в получении взятки. Но никогда молодых и перспективных докторов наук не обвиняли в изнасиловании лаборанток. Это был абсурд!

– Я, пожалуй, хлебну чего-нибудь, – сказал ректор, наливая себе в чашку… виски. Посмотрел на Викторию: – Вы уверены, что ничего не хотите?

– Абсолютно, – четко произнесла та. – Не стоит вам волноваться. Если посчитаете нужным, заявления на наше увольнение будут сегодня же на вашем столе. Я все понимаю.

Ректор поперхнулся. Виски попало не в то горло.

– Виктория Павловна, голубушка! Пока об этом никто не просит. Вы, я понимаю, здесь вообще ни при чем. Мы не хотим терять вас.

– Я как раз при чем, – жестко возразила Соболева. – Я – жена. Стало быть, на мне лежит часть ответственности за то, что произошло. Я пока, правда, не уяснила, в чем именно виновата, но готова последовать за мужем. – Она осеклась. – Конечно, не в тюрьму. Однако уволиться по собственному желанию – пожалуйста. Мне нелегко быть центром всеобщего внимания. Я уже успела это ощутить.

– Но куда же вы пойдете? – участливо поинтересовался ректор.

– Пока не знаю. Может быть, в другой университет.

Мужчина покачал головой.

– Ничего не выйдет. Молва несется за вами следом. Вы ведь знаете, как узок научный мир…

Она, конечно, знала. Ученые большого города знали друг о друге все, даже если и работали в разных вузах. Научные конференции, защита диссертаций предполагали тесную связь между специалистами разных учебных заведений. Куда бы ни вздумала пойти Виктория, дурная слава покатилась бы за ней. Соболева была публичной фигурой, и теперь эта ее известность губила ее, делала уязвимой.

– Если вы, конечно, решите поменять сферу деятельности…

Профессор усмехнулась. Поменять сферу деятельности? Получить диплом врача в сорок с лишним лет? Стать профессиональной певицей? Там слухи, говорят, только на пользу. А может, ей пойти в лаборантки? Кислова обучит ее всему, что умеет сама. Полный бред…

– Это бред, – поддержал ее мысли ректор. – Лично вас мы никуда не отпустим. Я предлагаю вам взять отпуск. Вы завершите все свои дела, немного отдохнете. Пройдет время, и страсти улягутся. Люди устанут говорить о вас. Новые события вытеснят старые, и вы заживете, как прежде. Конечно, короткий всплеск интереса к вашей персоне будет иметь место, но скоро все придет в норму.

– А что будет с Аркадием Александровичем? – спросила она. – Я имею в виду в случае, если его условно осудят?

– С ним, конечно, сложнее. Я еще ничего не решил, но терять доктора наук – непростительная глупость. Быть может, он возьмет творческий отпуск и поработает над новой книгой. Или почитает лекции в наших филиалах на периферии. Я не знаю. Во всяком случае, впечатление от его проступка должно покрыться пылью. Люди должны потерять к нему интерес.