Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Остальные, запыхавшись, поднялись по лестнице. Отдышались, проскользнули внутрь и расселись по стульям.
– Все здесь?
Буссе огляделся и кивнул.
– Я лишь хочу узнать, что вы извлекли из сегодняшней маленькой игры, – сказал Освальд.
Поначалу никто не решался ответить, но потом руку поднял Ульф.
– Ну, если мы не справимся с ситуацией, то этим придется заниматься вам, сэр. А мы будем в собственном механизме чем-то вроде опорного колеса вместо мотора. Примерно так.
Освальд, поразмыслив, медленно кивнул.
– Да, возможно. Но вы даже не опорное колесо. Вы стали абсолютно деструктивными. Вы даже не подшипники или спицы, а скорее палки в колесах.
Комната заполнилась глухим, согласным бормотанием.
– Я надеюсь, вы извлекли хоть какой-то урок, – сказал Освальд. – Поскольку в следующий раз будет игра «Музыкальные стулья», и проигравшим придется прыгать с Дьяволовой скалы – за исключением, разумеется, занявшего последний стул. Потом сможем поиграть еще во что-нибудь.
Он говорил на полном серьезе. София ненадолго задержала взгляд на лице Беньямина. Тот выглядел собранным и напряженным.
Тут она обратила внимание на пустующий стул рядом с ним.
Стул Моны.
– Не хватает Моны! – закричала София.
Она вскочила так быстро, что табуретка, на которой она сидела, упала назад, прямо на ногу Освальду. Но когда тот взвыл, София была уже одной ногой за дверью. У нее в голове было лишь одно: она должна найти Мону. Немедленно.
* * *
– Мы немного поговорим о твоем будущем, – торжественно говорит он.
Я не понимаю, почему ему вечно надо быть таким высокопарным.
Будто все, что он делает, – невероятная жертва.
Думаю, я ему даже не нравлюсь, но иметь меня здесь стало удобным. Старуха меньше ворчит.
Кроме того, ему ведь нужно думать о будущем, а с Лупоглазкой в качестве единственного наследника оно выглядит не слишком светлым.
Все это мне известно.
Тем не менее я выдавливаю из себя благодарный взгляд.
– Тебе необходима идентификация, – говорит он. – Ну, знаешь, имя и тому подобное. Фредрика Юханссона больше не существует. И он не воскреснет.
«Ты и представления не имеешь», – думаю я.
Он чувствует, что мои мысли ненадолго ушли в другую сторону. Но, разумеется, читает меня неверно, как обычно.
– Не беспокойся, мы все равно сможем называть тебя Фредриком, если тебе хочется. В качестве ласкательного имени.
– А ты не можешь просто усыновить меня, чтобы я стал фон Бэренстеном? Ведь я им и являюсь.
– Это не так просто, Фредрик. Нельзя усыновить кого-то, кто не существует, ты же понимаешь? Тебе необходимы имя, свидетельство о рождении и все такое.
– Я все равно предпочел бы носить фамилию фон Бэренстен, – говорю я.
– Это мы, наверное, устроить сможем.
– Я так благодарен тебе за все, что ты для меня сделал…
Черт, как льстиво это звучит!.. Но он с ходу заглатывает наживку.
– Не стоит благодарности, Фредрик. Ты действительно вписался в нашу маленькую семью.
Это самое малое, что можно сказать. Я – доверенное лицо Эмили, и Лупоглазка, с тех пор как мы начали с ней играть, следует за мной, как тень.
– Завтра приедет человек, который поможет с бумагами, – говорит он. – Ты будешь присутствовать, но разговор поведу я.
– Он знает, кто я?
– Нет, не знает. И не спросит.
Она неслась по лестницам как сумасшедшая, чуть не оступилась на лестничной площадке, но ухватилась за перила и влетела в коридор, где находилась комната Моны. Дважды постучала в дверь, сильно и нетерпеливо, и, когда никто не ответил, распахнула ее.
В комнате висела Мона.
Ее ноги по-прежнему касались стула; казалось, будто кончики пальцев приклеены к сиденью, а тело свесилось вперед в петле. Голова повернута к двери, глаза распахнуты и торчат из глазниц. Язык протиснут между губами, и из уголка рта свисает нечто липкое и вязкое. Но она шевелилась. Одна нога слегка дергалась, словно пытаясь оторваться от стула.
Крик был таким громким, что у Софии заложило уши. Потом она сообразила, что это ее собственный крик. Шагнула было к стулу, но ее оттолкнули сильные руки, и она упала на колени.
– Не смей трогать стул!
София узнала сердитый голос Беньямина. Внезапно он оказался на стуле и вынул голову Моны из петли. Поймал женщину на руки и, немного побалансировав, слез на пол. У Софии с бешеной скоростью завертелись мысли, причем совершенно нелогичные: петля больше похожа на какой-то шнур; как странно, что Беньямин спасает Мону во второй раз; она где-то читала, что повешение на короткой веревке занимает больше времени, чем на длинной…
Мона обессиленно лежала на полу, а Беньямин дул ей в рот. София села и взяла ее за руку, не зная, что еще она может сделать. Посмотрела на бледное лицо и испытала облегчение, увидев, что там теплится жизнь. Слабый румянец на щеках. На лбу выступили капельки пота. Глаза, похоже, опустились обратно в глазницы. Беньямин пыхтел и дул бесчисленное количество раз, и Мона начала кашлять и хрипеть. Повернула голову в сторону, и ее вырвало. На полу образовалась лужица из тушеных бобов с ужина. София подумала, что впервые рада виду рвоты.
Любопытные сотрудники толпились в дверях, не решаясь войти.
– Убраться! Всем убраться отсюда! Немедленно! – закричал появившийся Освальд.
Остальные бросились врассыпную, как застигнутые в темном укрытии тараканы. Освальд вошел в комнату, встал позади них и посмотрел на Мону. Поднимать на него взгляд Софии не хотелось. Она судорожно сжимала руку Моны, пристально всматриваясь в ее блуждающие глаза.
– Нам нужно вызвать «Скорую помощь», – сказал Беньямин Освальду. – Ей необходимо лечение.
Тот сел на корточки рядом с ними.
– Дай-ка я посмотрю на нее…
София нехотя выпустила руку Моны и отошла в сторону.
От взгляда Освальда Мона отпрянула, но он взял ее за запястье, пощупал пульс, приподнял веки и посмотрел на белки глаз. Потом взял ее руками за горло, и она застонала.
– Больно?
– Немножко. – Первые слова. Значит, она может говорить.
– Никакой «Скорой помощи» не надо, она оправится, – решительно заявил Освальд.
– Но она пыталась покончить с собой. Разве о таком не требуется заявлять? И потом, ей ведь нужен врач. – Беньямин был заметно рассержен.