– Отвечай на вопрос, – сказала Доуви. – Что вы делали в мотеле?

– Только то, что она сама хотела.

Доуви наклонилась и обвила Каллу рукой; ее голова резко упала вперед, подбородком на грудь.

– Зили, позвони доктору Грину, – сказала Доуви, и Зили ринулась в дом, как будто еще было не поздно что-нибудь сделать. Аллею снова озарил свет фар – два белых столбика пронзили голубеющую темноту, и, когда автомобиль подъехал ближе, я увидела, что это приехал отец. Как только он остановился за машиной Тедди, пассажирская дверь распахнулась и Дафни – по всей видимости, уже протрезвевшая – бросилась к Калле. Увидев ее состояние, она упала на колени и зарыдала.

Дальше все смешалось: Дафни скрючилась на земле; Зили, вся в слезах, тянула меня за руку, а я никак не реагировала; отец на повышенных тонах говорил с Тедди, а потом вытащил Каллу из машины; Тедди уехал. Отец и Доуви взяли Каллу под руки и понесли в дом – ее ноги в серебряных туфлях волочились по асфальту.

Наверху они донесли ее до постели, и она распласталась на матрасе, раскидав ноги по обе стороны кровати и вытянув в стороны руки, словно это были крылья ангела. Чулок на ногах не было, только туфли. Она уже начинала кричать и мотать головой из стороны в сторону.

– Он лежит, притихший, весь в цветах, – выкрикнула она, – в тех цветах, что в гроб не положили и дождями слез не оросили[17]. – Она начала хохотать, а потом произнесла последние в своей жизни слова: – Покойной ночи, леди. Покойной ночи, милые леди. Покойной ночи, покойной ночи[18].

Я больше не могла смотреть, не могла оставаться с ней до конца. Убежав в спальню, я прыгнула в кровать и натянула на голову одеяло. «Прости меня, Калла, пожалуйста, прости», – рыдала я в подушку. Вскоре я услышала звук разбивающегося стекла. Занавес.

4

Тело Каллы увезли на медицинскую экспертизу.

– Прошу прощения, но в этот раз я должен на этом настоять, – сказал доктор Грин.

Через несколько дней гринвичский похоронный дом Хьюсона вернул тело домой – судмедэксперт не смог определить причину смерти. В свидетельстве о смерти было указано «временно не установлено» – агенты сказали, что внесут соответствующие поправки, как только получат результаты всех исследований. Но никаких поправок в итоге так и не внесли.

Учитывая сомнительные обстоятельства – дешевый мотель, незамужний статус фигурантки дела, – Тедди допросила полиция. В местной газете Нью-Хейвена вышла статья с заголовком «Загадочная смерть: Йельский квотербек допрошен полицией». Однако следователи установили, что никаких противоправных действий он не совершил.

Официальных похорон Каллы не было. Отец сказал, что стоять в церкви Беллфлауэра, чтобы все показывали на нас пальцем, он больше не будет. За этот год мы провели там две свадьбы и двое похорон, и отец решил, что с него хватит. «Не хочу выставлять свою семью на посмешище», – сказал он, хотя было понятно, что с этим он немного опоздал.

5

Калла умерла ровно через неделю после ухода Розалинды. Мы с Зили заново взбирались на вершины горя и падали вниз, проходя все этапы этого изматывающего путешествия – от водопада слез до полного оцепенения. В день похорон мы были на дне этой унылой долины, словно омертвевшие внутри.

Дафни вела себя иначе. Они с Каллой были странной парочкой, и все же они были парой, и уход Каллы отразился на Дафни совсем не так, как уход Эстер и Розалинды. Ее завывания разносились по всему дому – сейчас мне кажется, что это даже была не скорбь, а боль, жгучая боль от того, что из ее сердца выкорчевали любимую половину.

По дороге в похоронное бюро Дафни рыдала и билась головой о стекло автомобиля. Увидев Каллу в гробу, она схватила стул и шарахнула им об стенку. Потом она на некоторое время успокоилась, и тогда священник прочитал проповедь, мы с Зили вложили в руки Каллы две лилии, по одной от каждой из нас, а в конце Дафни сама возложила венок из маргариток на ее голову. Эстер и Розалинда были похоронены в свадебных платьях. Калла же, так и не ставшая невестой, была в простом, но изящном белом платье с кружевной вышивкой, которое кто-то – не знаю кто – выудил из ее шкафа.

Когда пришло время закрывать крышку гроба, Дафни приподняла Каллу, чтобы обнять ее. Она вцепилась в ее тело, отказывалась отпускать и рыдала, уткнувшись лицом в ее распущенные волосы. Голова Каллы откинулась, руки болтались по бокам. Это было страшное и душераздирающее зрелище; я отвернулась, не в силах больше смотреть. Отец, священник и сотрудник похоронного бюро смогли оттащить Дафни лишь совместными усилиями, после чего Каллу быстро привели в порядок – поправили платье, пригладили сбившиеся пряди волос, вернули на место венок из маргариток. В самом конце я подошла к гробу и сняла с ее пальца кольцо с лунным камнем – в память о ней и о нашей совместной поездке в город.

Когда мы вернулись домой, Дафни убежала наверх и отказалась выйти к заупокойной службе. Она не хотела видеть, как Каллу опускают в землю рядом с Эстер и Розалиндой, в одну аккуратную линию, будто клавиши на пианино. Мы с Зили держались за руки – чтобы успокоить друг друга и защитить; глядя на три могилы, трудно было не думать о том, что здесь еще достаточно места для нас.

В то апрельское утро небо было жемчужно-серым. Мы поплотнее запахнули свои плащи, слушая проповедь священника. «Прах к праху», – сказал он, и я подумала, что Калла была бы возмущена этой заезженной строчкой.

В нижней гостиной миссис О’Коннор приготовила для нас фуршет на фамильном столовом серебре. Это уже стало в некотором роде рутиной: треугольные бутерброды с огуречно-яичным салатом, песочное печенье и чай – легкая еда для расстроенных желудков. Если бы миссис О’Коннор решила уйти от нас, она могла бы организовать свой ресторанный бизнес: «Пища для скорбящих». За последнее время она в этом преуспела.

Мы с Зили сидели в гостиной вместе с отцом и пили чай из белых фарфоровых чашек. Белинде не сказали о смерти Каллы, но я подозревала, что она и так все знает. Ее увезли в санаторий всего лишь три недели назад, и тогда она была матерью пяти дочерей; теперь же нас осталось трое. Не знаю, когда врачи собирались ей сообщить – отец сказал, что оставил это на их усмотрение.

Дафни была наверху – нам были слышны ее рыдания, хотя мы старались не обращать на это внимание. Казалось, что эти звуки доносятся издалека, словно мы с Зили и отцом заперли свое горе в верхней комнате, и оно билось о стены, пытаясь вырваться.

Допив чай, отец заявил, что у него болит голова и что он пойдет вздремнуть, если мы не против.

– Прошу вас, сходите проведайте сестру, – сказал он, поднимаясь, и я спросила себя, почему он не сделает это сам.

Мы с Зили не торопились уходить из гостиной. Я не была готова встречаться с Дафни, поэтому выпила вторую чашку чая, а Зили съела часть бутерброда и половинку печенья. Мне нравилось чувствовать оцепенение, оно утешало, в него можно было укутаться, как в одеяло.

Вскоре рыдания наверху прекратились. Я решила, что Дафни напилась и заснула; все свои мини-бутылочки она давно опустошила и теперь, вот уже несколько дней подряд, прикладывалась к большой бутылке виски, которую стянула из кабинета отца. Тишина говорила о том, что теперь мы можем подняться наверх, что мы и сделали. Но, к моему удивлению, Дафни вовсе не валялась на кровати без чувств – она набивала вещами свой рюкзак.

– Я ухожу, – сказала она. У нее было такое красное и опухшее лицо, что казалось, будто это аллергическая реакция. – Я ведь следующая, да? Эстер, Роз, Калла и вот теперь я. – Она сделала большой глоток виски. – Никто из нас точно не знает, что происходит и как это все работает. Помните, что сказала Калла? – упомянув ее имя, Дафни подавила всхлип. – Брайар Роуз, спящая красавица. Это у нас в крови. Наше наследие.

Она взяла альбом