в руках – как она уносилась по коридору, прочь от нас. Некоторым образам суждено остаться со мной навсегда.

Я взяла с подноса кувшин с ледяной водой и два стакана, наполнила их и дала один Зили. Калла и Дафни сами могут о себе позаботиться. Зили села, вытерла глаза и выпила воду – было видно, что она признательна за заботу. Поставив на стол бутерброды с сыром, я дала ей половинку и проследила, чтобы она все съела. Потом я протянула ей арахисовое печенье и горсть винограда. Она молча брала у меня все, что я предлагаю, и послушно ела, как ребенок. Впрочем, она и была ребенком.

Когда мы поели, Дафни стошнило прямо в горшок с папоротником – к тому времени она окончательно напилась. Никто из нас даже не сделал попытки почистить цветок или открыть окно. Калла взяла новую розу и вновь принялась резать себя шипами, растирая кровь о подушку. Закончив с розами – к тому времени ее руки были сплошь усеяны небольшими ранками, она приподняла платье и принялась капать свечной воск на верхнюю часть ноги, морщась от боли. А потом сказала:

– Я следующая. Вот и весь сказ. Одна, вторая, третья.

Так мы просидели два дня. В каком-то странном смысле погружение в собственную грязь – кровь, рвоту и отчаяние – нас утешало. Калла читала нам стихи Рембо, и они словно были написаны о нас: «Одно лето в аду».

Розалинду похоронили во вторник, а в четверг я проснулась после дневного сна и увидела, что дверь в гостиную открыта. Калла – в пушистом белом халате, только что из ванной – хозяйничала в комнате, убирая накопившийся мусор. Вслед за мной пробудилась и Зили, а Дафни все еще была в отключке – она лежала на полу, широко раскрыв рот, а из уголка ее губ прямо на волосы стекала слюна.

Казалось, что Калла вернулась в свое обычное состояние, и безумие последних нескольких дней начинало стихать. Подняв с пола розы и пустые бутылочки, она выбросила их в мусорную корзину.

– Ты чего это? – тихо спросила Зили вязким после сна языком.

– Я знаю, что должна сделать, – решительно сказала Калла, хоть никто и не понимал, на что она собирается решиться.

Она открыла шторы, и в комнату хлынул свет, потом открыла окна, и внутрь пробрался весенний воздух. Стоя спиной к нам, как королевна на балконе, она смотрела из окна.

– И что ты должна сделать? – спросила я, но она все так же молча смотрела в окно. После нескольких дней в темноте от яркого света у меня заболели глаза.

– Я должна войти, – сказала она. – Чтобы туман рассеялся.

Она вышла из комнаты, и мы с Зили недоуменно уставились друг на друга. Никакого тумана не было, и Калла уже была внутри, но, с другой стороны, ее слова и не предназначались для нас. Они были сказаны для аудитории, состоящей из одного человека – ее самой, мисс Загадочность.

Мы встали и пошли за ней. В спальне ее не было, в ванной – тоже, поэтому мы прошли дальше по коридору в сторону лестницы. Перегнувшись через перила, мы увидели ее внизу с телефонной трубкой в руках. Она попросила оператора соединить ее с Йельским университетом.

– Будьте добры, кампус Робертс-хаус, – сказала она. Когда там ответили, она сказала: – Я бы хотела поговорить с Тэдди Вэндивером.

– Кто такой Тедди Вэндиавер? – прошептала Зили, и сперва я не сообразила, а потом вспомнила: друг Родерика, капитан футбольной команды со свадьбы.

Калла подождала пару минут, а потом заговорила снова:

– Тедди? Это Калла Чэпел. Если ваше приглашение на Весенний бал все еще в силе, я хотела бы его принять. – Выслушав ответ, она сказала: – Да, спасибо, это непростое время для всей нашей семьи. – Мы с Зили переглянулись, пораженные ее спокойным тоном. – Нет-нет, со мной все хорошо. Мне, наоборот, нужно выйти из дома и отвлечься. Думаю, это пойдет мне на пользу. – Ее голос был неестественно веселым. Все, кто хоть немного были знакомы с ней, знали, что она никогда не была по-настоящему веселой.

Она дала Тедди ответить, а потом сказала:

– В субботу в шесть, прекрасно. До встречи!

3

На следующий день мы с Каллой поехали в Нью-Йорк. Вернувшись домой после обеда с пакетами из «Блумингдейла», мы обнаружили, что никто даже не заметил, что мы уезжали.

– «Блумингдейл»? – удивленно спросила Доуви, отхлебнув глоток кофе. Они с Зили сидели на кухне и развлекали миссис О’Коннор, которая занималась выпечкой. Перед Зили стояла тарелка с лимонно-маковым пирогом и каким-то пончиком, от которого на всю кухню распространялся аромат корицы.

Калла незаметно вернула в ящик чековую книжку, а потом мы с ней пошли наверх и разделили покупки – набор «Поцелуи при луне» для меня, все остальное – для нее. Сидя на кровати в своей комнате, я как раз открывала свою коробочку с сокровищами, когда Калла просунула в дверь голову и сказала:

– Я пошла в библиотеку заниматься. Скажи им, что ужинать я сегодня не буду. Я объелась.

– Ага, – ответила я, застегивая в волосах заколку с лунным камнем.

Утром мы с Зили позавтракали с отцом, а Калла отправилась делать прическу в городской дамский салон. Дафни было нехорошо, и она осталась в постели, утверждая, что «выжгла» себе желудок вчерашним алкоголем; остаток дня она либо спала, либо жалостливо стонала.

Нам казалось, что в семейной трагедии мы уже достигли крайней точки на неделю, на год, на десятилетие вперед и далее, поэтому не воспринимали обычные события того дня как примечательные, не думали о них «последний раз то» или «последний раз это». После всего, что случилось, мы с Зили не могли больше находиться ни в девичьей гостиной, ни в спальне, окна которой выходили на семейный участок со свежей землей, поэтому мы разместились в основной гостиной внизу. Тогда мы еще этого не знали, но так начался наш постепенный переезд из девичьего крыла.

Мы играли в игры – «Сорри!», «Клуэдо» и «Старую деву». Карточная колода для игры в «Старую деву» давно истрепалась – мы с сестрами всегда очень любили эту игру. Та из нас, кому в конце игры доставалась карта «старой девы», всегда нарочито громко визжала от ужаса. Но в ту субботу, когда «старая дева» в итоге досталась мне, я стала рассматривать ее вроде бы ужасное лицо – двойной подбородок, кожа в пятнах, выпученные глаза за толстыми стеклами очков, выпирающие зубы. Предполагалось, что она очень страшная – она должна была пугать маленьких девочек. Но теперь, после ухода Эстер и Розалинды, я подумала, что ей-то как раз в жизни повезло.

Сыграв несколько партий, мы заскучали и отправились наверх – посмотреть, как Калла готовится к выходу: вскоре за ней должен был заехать Тедди. Калла сидела у туалетного столика в бюстгальтере с чашечками «мэджикапс», корсете и чулках с поясом. В ушах у нее были серьги-кольца, на пальце – кольцо с лунным камнем, а в волосах – лунная заколка. Она смотрела на себя в зеркало и красила губы помадой из набора «Поцелуи при луне».

В другом конце комнаты на своей постели спала Дафни; будь она в нормальном состоянии, она бы наверняка стала подтрунивать над Каллой из-за ее свидания с Тедди, но сейчас в комнате стояла тишина. Мы с Зили молча наблюдали за тем, как Калла докрасила губы, нанесла на веки тени «Млечный путь» и припудрила нос. Ее руки дрожали, словно она была актрисой, готовящейся к выходу на сцену. Надев новое зеленое платье и серебристые туфли, она принялась крутиться у зеркала.

– Сказочно, – сказала Зили.

– Прелестно! – подтвердила Доуви, появившись у двери. – Внизу тебя ожидает молодой человек.

Калла прижала руку к груди и взглянула на меня; в ее глазах промелькнул ужас, но уже через секунду она сморгнула его прочь. Захватив сумочку и направившись к двери, она крикнула Дафни:

– Просыпайся! Пойдем, проводишь меня.

Дафни что-то пробурчала из-под одеяла. Калла остановилась в проходе, оглядела комнату, задержав взгляд на стенах с каллами и лавровым деревом. Она медленно вздохнула, словно могла почувствовать их запах.

В нижней гостиной Тедди, как мальчишка в музее, восхищенно показывал на чэпеловскую винтовку и говорил моему отцу:

– У моего старшего брата