В ходу у лейбористов на рубеже 1950-1960-х был слоган: они создали «Государство-Провидение». Для Маргарет это понятие звучало полной глупостью. Как государство может лучше самих людей знать, что для них благо? Тем более что и благ-то особых не наблюдалось. Только в конце 1950-х годов, позже, чем в других победивших странах, в Британии отменили карточки. В очередях на получение социального, то есть доступного, жилья стояли миллионы людей. Причем только для того, чтобы это жилье снять! Получить не в собственность или в пожизненное владение, как в Советском Союзе, а внаем! Скудная была жизнь в Британии.

Стороннему наблюдателю могло показаться, что ничего не меняется. Вечная снобистская Англия, в которой каждый — и бедный, и богатый — проживает жизнь, как предопределено Провидением, ни на что не жалуясь. Но это была видимость. В реальности Англия — та самая страна, изучая которую Маркс открыл законы капитала, — уже четверть века пыталась отменить их действие.

Конкуренция регулируется, чтобы не допустить конкуренции нечестной. В результате все больше тормозится технический прогресс. В 1950-х, когда Маргарет Робертс учится в университете, это еще незаметно, но уже через 15 лет гордость британского автомобилестроения Jaguar, Land Rover, Bentley, Lotus примутся скупать немцы, индийцы, малайзийцы.

Профсоюзы насчитывают 14 млн человек — больше трети населения страны, даже если считать с престарелыми и младенцами. Постоянные забастовки и требования роста зарплат. При этом профсоюзы обращают свои требования не к собственникам предприятий, а почему-то к государству! А потому, что государство так себя само поставило: сочло своим долгом влезать в отношения между капиталистами и рабочими, причем, ясное дело, не на стороне капиталистов. В итоге какова «естественная цена рабочей силы» — особенно с учетом забастовок, то есть простоев и потерь, — вообще непонятно.

Лейбористы полагают, что переговоры государства с профсоюзами и есть социальное партнерство, но, простите, партнерами могут быть только равноправные субъекты — предприниматели, рабочие, служащие, «партнерство» же с государством — это игра в кошки-мышки. Правительство поднимает зарплаты, но никто не отдает себе отчета, что в такой же пропорции растут и цены. Ведь товаров больше не становится, раз все бастуют, а спрос с каждым подъемом зарплат растет. Государство уверило себя, что это чисто по Кейнсу, и особо не горюет, что инфляция уже достигает 12-13% в год.

В результате масса частных предприятий терпит убытки. Где прибавочная стоимость капиталиста? А кто его знает! Рабочим платят не по рынку, а как велело государство. А профсоюзы требуют все больше.

В ответ государство решает, что ему надо еще и предприятиями руководить. Идет ползучая национализация, причем скупаются прежде всего больные предприятия. Дело доходит до того, что в крупных госкомпаниях инвестиции в производство свыше 5 млн фунтов требуют разрешения профильного министерства, а на поддержку предприятий страны государство тратит в год по 6-8 млрд фунтов.

Какой Кейнс, сплошной социализм! Но и ничего марксистского в устройстве экономики Британии нет, как, впрочем, нет его и в экономике никакой другой страны, решившей убить свободный капитал. Маркс писал о каком-то постоянном капитале, переменном капитале, о том, как ведет себя норма прибыли. Все это забыто!

Государственная монополия и регулирование все больше смахивают на Великий строй. С одной лишь разницей — британские партии твердят о «красной заразе» и почему-то убеждены, что охраняют свободное общество. Какая свобода, если везде монополия государства, если власть на пару с профсоюзами контролирует и заработную плату, и цены? Государственные расходы растут, объем производства топчется на месте, качество товаров падает. На железных дорогах поезда ходят не по расписанию, а как получится. Государственная почта теряет почту. Государственные предприятия страны даже в нефтедобыче все больше отстают по производительности от Европы.

Чисто английская мешанина из псевдомарксистских и кейнсианских идей. Брак мышления made in Great Britain.

К окончанию университета Маргарет вполне сложилась как волевая и амбициозная личность. В поисках работы она явилась на собеседование в один из химических трестов. В кадровой службе треста об этом визите осталась запись: «Эта девушка слишком сильная личность, чтобы работать в нашей команде». Она устроилась в неприметную химическую лабораторию, где люди, их отношения, отсутствие жизненных амбиций казались ей убогими. Все вечера и выходные дни она отдавала политике.

Лейбористские обещания заботы о каждом казались Маргарет верхом лицемерия. Ее убеждения были прямо противоположны: человек должен действовать самостоятельно, это главное. Ему надо дать шанс раскрыть свои таланты, добиться успеха. Бог с ними, с лейбористами, это политические оппоненты. А вот что себе думает ее собственная Консервативная партия, Маргарет Робертс было совсем непонятно. Консерваторы шли на поводу у лейбористов, повторяли все те же идеи насчет заботы государства о каждом от колыбели до могилы, считая, что из сознания англичан эти представления не вытравить. В результате они все больше теряли собственное лицо.

По идее консерваторы — носители классического либерализма: общество основано на свободе рынка. Но социалистический окрас послевоенного понятия «либерал» был в послевоенной Британии еще сильнее, чем в Германии и всех остальных странах Атлантики. Да, консерваторы не призывали к социализму, пытались держаться за Кейнса. Но даже его рецепты приобретали у них красноватый оттенок. Как и лейбористы, консерваторы твердили, что экономику могут поднять лишь бюджетные вложения — ведь Кейнс именно так говорил… Государственное планирование? Они только за, рынок — это сплошной хаос, посмотрите, как мощно движется вперед СССР и весь Восточный блок!

Понятно, что из этого коктейля идей последовательная экономическая политика не родится. Непонятно только, как простая девчонка Мэгги Робертс сумела это понять. Она просто не мудрствовала лукаво, а держалась принципов, однажды усвоенных. Здраво заключала, что консерваторы поют на лейбористский лад, только у них получается хуже.

Консерваторы еще помнили, что отстаивают интересы бизнеса, но видели задачу не в том, чтобы дать ему простор, а все пытались сформировать такой государственный план развития, в котором корпорации чувствовали бы себя комфортнее, чем в рамках программ лейбористов. Забыв или просто не ведая, что именно такую экономику построили нацисты в 1930-х. Даже лидер консерваторов, великий Уинстон Черчилль, вернувшись во второй раз во власть в 1951 году, не представлял, как изменить ситуацию. Нация прочно уверовала в идею управляемой экономики, и идейно противопоставить себя лейбористам казалось для тори самоубийственным.

Мэгги доказывать обратное в собственной партии не собиралась — пустая трата времени. Надо действовать. Она выдвинулась кандидатом в члены парламента от самого гиблого округа, который ей и достался лишь потому, что никто из уважающих себя партийцев-консерваторов на него не позарился. В Дартфорде, где дымили трубы двух крупнейших химических комбинатов, у консерваторов шансов не было.