Пресса подхватила ее слова. Газеты пишут о повороте, который совершила в собственной партии миссис Тэтчер. Все отдают должное тому, что она «поднялась над скромной средой своего происхождения ценой больших усилий». Она ничем не обязана семейному богатству, а значит, не будет страдать от типичного комплекса тори — чувства вины за свои деньги. Только госпожа Тэтчер может предложить Британии новую мораль, которой так не хватает в политике.

Так что не только Марина Цветаева считала, что деньги непременно вызывают чувство вины, и полагала, что русские промышленники должны были от нее страдать. Британская кичливая аристократия в середине XX века вдруг почувствовала, что богатство стало крайне немодно. Модным стало равенство. Четверка буйных мальчишек из Ливерпуля подожгла умы проповедями братства и всеобщей любви.

К середине же 1970-х британцы увидели, что и цвета социализма стали линять на глазах. Поблек страх перед мощью СССР и Восточного блока, там на смену послевоенному рывку пришел застой. Берлин показывал миру, что только стена с колючей проволокой и патрули с собаками могут предотвратить массовое бегство немцев из коммунистического рая в Западную Германию. Голос Солженицына долетал до самых глухих провинций острова.

Даже жители шахтерских районов понимали, что так называемое «светлое будущее» лязгает гусеницами советских танков на брусчатке Будапешта и Праги. В газетах и на экранах мелькали картины длиннющих очередей у продовольственных магазинов в странах реального социализма, подтверждая, что пушки там, быть может, и есть, а вот масла совершенно точно нет.

И британцы начинают прозревать… Очумев от 30 лет хаоса, они больше не поминают Кейнса, забывают анархиста Маркузе, перестают апеллировать к идее «общества всеобщего благоденствия». Начинают зачитываться «Открытым обществом» Карла Поппера, работами Фридриха фон Хайека, Артура Кестлера. В это же время получает Нобелевскую премию Милтон Фридман…

В мае 1979 года консерваторы побеждают на выборах, и Маргарет Тэтчер становится премьером. Было бы ошибкой сводить ее политику к ультрарадикальной свободе рынка или видеть в Тэтчер фанатика монетаризма. Да, она называла монетаризм «денежным воздержанием», за которым стоит принцип жизни по средствам. Однако идеи книг «Капитализм и свобода» Фридмана или «Дорога к рабству» фон Хайека — описание того, как социализм убивает предприимчивость и инициативу, — легли ей на душу потому, что отвечали ее собственной морали. К черту возвышенные идеи интеллектуалов, рассуждающих о равенстве! Маргарет не очень жаловала европейские принципы égalité, liberté, fraternité, говоря, что европейцы забыли о главном — о долге.

В отличие от Рузвельта она не уповала на «сто дней», зная, что бежит марафон. Раз она взялась за перелицовку мировоззрения нации, то должна изо всех сил держаться за власть. Не только за сто дней, но даже за один срок у власти не изменить общественного сознания.

На первый срок премьерства Маргарет поставила себе лишь — всего лишь! — задачу: стабилизация экономики и создание таких правил игры, при которых рынок определяет поведение всех субъектов общества и только он назначает им цену.

Через неделю после того, как она въехала на Даунинг-стрит, 10, — место работы британских премьеров, — ее правительство преподнесло парламенту самый радикальный за всю историю Англии бюджет. Резкое снижение подоходных налогов и умеренный рост налогов на пиво, табак, алкоголь, бензин, предметы роскоши. Если налог на пинту пива увеличили на 10 пенсов, то на Rolls Royce — на 4000 фунтов. Казначейство объявило о планах продажи государственных активов на сумму 2,4 млрд фунтов. Субсидии промышленности сокращалось на полмиллиарда. Расходы на жилищное строительство, энергетику, транспорт и помощь городам — почти на 10 млрд. Жесткое затягивание поясов. Назначение бюджета — «восстановить стимулы и сделать так, чтобы имело смысл работать», объясняла Тэтчер.

Расходы резали бесцеремонно: разом ликвидировали в отраслевых министерствах все департаменты, которые контролировали работу частных предприятий и отношения рабочих с профсоюзами. Банк Англии установил строгий контроль за увеличением денежной массы в обращении. Добившись некоторого снижения инфляции, еще очень скромного, правительство принялось за отмену всех форм контроля за ценами и зарплатами.

Сокращение денежной массы неизбежно вызвало спад в экономике и рост безработицы. Почти три миллиона безработных! Такого не было ни при одном правительстве! Министры жаловались, что их кабинеты завалены мешками жалоб, что мадам премьер слишком круто берет. Первые два года премьерства были для Тэтчер адом: ее рейтинг упал до 33%.

Но Маргарет слишком долго наблюдала, как правительства консерваторов вроде бы брались за реформы, но, столкнувшись с народным недовольством, разворачивались на 180 градусов. Именно это и завело Англию в тупик. Она только повторяла себе: «Мэгги, держись. Тебе никто не поможет. Давай, Мэгги, вперед».

Дело уже дошло до уличных беспорядков, демонстранты выходили с плакатами «Кровавую женщину — вон», «Верните нам работу». Улица взялась за камни и бутылки с «коктейлем Молотова». На это Тэтчер заявила: «Пока не прекратится насилие, правительство не будет рассматривать проблемы, послужившие поводами к беспорядкам».

Очень по-тэтчеровски. Когда ее подопечные ведут себя хорошо, она готова помочь. Когда они нарушают закон, неприкосновенный в ее глазах, она негодует. Участники беспорядков нарушили правила. Сперва следует заставить их соблюдать правила, а уж потом она займется их делами и заботами. До массового террора в отношении государственных служащих в Британии дело не дошло, но Тэтчер была почти так же бескомпромиссна к неповиновению закону, как в свое время Столыпин.

Тут ей помогла война на Фолклендах — довольно, кстати, бессмысленная: Англия положила 260 солдат, чтобы отстоять свой суверенитет над островами с населением 1800 человек. Но британцы были убеждены — это их острова. Их надо именно отвоевать, а не тянуть резину в переговорах с Аргентиной при посредничестве ООН. Таков британский дух!

Победа вылилась во всенародное торжество, под окнами Даунинг-стрит, 10, те же люди, что год назад требовали выгнать Тэтчер вон, теперь распевали «Правь, Британия, морями» и называли ее лидером победоносной войны, которая утерла нос не только Аргентине, но и колеблющейся Европе, считавшей Англию агрессором. Впервые Тэтчер связала себя эмоциональными узами со своим народом.

О, люди!.. Как легко они переходят от ненависти к поклонению. Победоносная войнушка всегда беспроигрышна, гордиться своей страной потребно не только русским. Англичане приходят в невероятное возбуждение от военных побед. Это же так нарядно! В отличие от долгой и болезненной терапии экономических недугов.

Если бы не Фолкленды, у Тэтчер не было бы шанса рассчитывать на второй срок, а за первый она сумела только остановить кровотечение в экономике, и ее за это проклинали. Но она стала премьером во второй раз, а это означало, что теперь она ровня известнейшим мировым лидерам. Имеет право быть услышанной. К тому же ее меры по экономии государственных расходов стали давать первые плоды — экономика еще не расцвела, но уже оживала. Теперь Тэтчер могла приниматься за ключевые задачи — за те самые структурные реформы, о которых в России рассуждают уже почти 30 лет.