Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Время шло, со стороны противника наблюдалось тревожное шевеление, там явно к чему-то готовились. Время от времени полковая батарея посылала в темноту чугунную гранату, но результативность этой стрельбы оставалась неизвестной. Наконец, вернулся Ражин со своими солдатами. Алекс предполагал, что они пригонят артельную телегу, а пригнали обозный фургон, воняющий чем-то мерзким. Капитан повел носом.
– Деготь?
– И деготь тоже, господин капитан, смешали все, что может гореть.
Осталось решить две небольшие проблемы – откатить груженый фургон шагов на триста от окопа и решить, кто останется, чтобы поджечь его при приближении противника.
– Я останусь, – неожиданно заявил Горанович.
– Нет, в роте две с лишним сотни штыков, а проводник только один.
– Я останусь.
Похоже, настаивать было бессмысленно, приказывать бесполезно – для себя себриец уже все решил.
– Черт с тобой, оставайся. Поехали, навались!
Влекомый двумя десятками солдатских сил, фургон покатился в выбранном направлении. Хоть он и не скрипел, но шума создавал изрядно. Османийцы забеспокоились, хоть и не обнаружили еще ничего конкретного. На всякий случай несколько раз пальнули. Не прицельно, но одна из пуль с неприятным треском прошла через тент фургона.
– Все, хватит.
Солдаты с видимым облегчением остановились. Ражин протянул Горановичу тлеющий фитиль.
– Вот, держи. Когда поджигать, сам решишь. Уходи правее, там позиции нашей роты, солдат я предупрежу, чтобы не подстрелили.
Себриец кивнул и принялся что-то прилаживать в фургоне, чтобы тот загорелся быстрее.
– Уходим!
Солдаты один за другим исчезали в темноте. Капитан Магу чуть задержался, хотел что-то сказать, да не нашел слов. Молча махнул рукой и устремился вслед остальным.
Еще около часа обстановка оставалась неизменной, затем шум со стороны османийцев начал усиливаться, скопившаяся перед Лочевом людская масса пришла в движение.
– К бою!
Солдаты выстраивались в плутонги, заряжали винтовки. Обычно первый натиск османийцев самый сильный. Если его отбить, то второй уже не так страшен. В данном случае все было не так, неизвестно, что может сотворить такое множество попавших в смертельную ловушку и отчаявшихся людей. А темнота продолжала оставаться непроглядной, выставленный вперед фургон не спешил загораться.
– Огонь!
Солдаты чуть промедлили с исполнением команды. Пламя вспыхнуло неожиданно, и для наступавших, и для оборонявшихся. Пламя взвилось вверх едва ли не на десяток саженей, выхватив из темноты приближающуюся толпу, злобно поблескивающую штыками.
Грохнул первый ружейный залп, второй, ударила артиллерия, солидно рявкнули трофейные гаубицы. А они все шли и шли. На ходу стреляли в ответ, кричали и падали, падали, падали. Идущие позади наступали на тех, кто только что шел впереди, а потом и на них наступали шедшие еще дальше. Задние становились первыми, а став первыми – умирали, но неуклонно приближались к своей цели. И оставалось им пройти всего два десятка шагов, когда они дрогнули. Дрогнули и остановились.
– Вперед! В атаку!
Повинуясь ротному свистку, две сотни солдат пятой роты перевалили через бруствер и ударили в штыки по врагу, численно превосходящему их в десятки раз. И враг побежал! Словно круги по воде, по огромной толпе разошлись волны паники. Теперь каждый был сам за себя. Бросая оружие и затаптывая лежащих, толпа бежала в обратном направлении, бесполезно отдавая расстояние только что стоившее ей большой крови.
Видя успех контратаки, полковник Чанаев приказал перейти в наступление всему полку. Сопротивление было эпизодическим, то тут, то там вспыхивали короткие, но отчаянные перестрелки, хотя всем уже было ясно, кто вышел победителем в этом бою.
Утро выдалось хмурым. Пространство перед укреплениями Лочева было буквально устлано трупами. Впрочем, и живые там попадались. Под ногами валялись тысячи винтовок, штыков, подсумки, сабли, огромное количество военного имущества и гражданского барахла. На дороге осталось стоять больше сотни фургонов, телег, повозок. Одних только лошадей наловили почти полтысячи.
В этом ночном бою около двух тысяч османийцев было убито, ранено и затоптано во время панического бегства. Сотни три самых отчаянных сумели проскочить мимо укреплений Лочева и попытались преодолеть Шиповский перевал, чему воспрепятствовала охранявшая перевал пехотная рота. Не имея в достатке даже патронов, эти отчаявшиеся солдаты были почти полностью истреблены в безнадежной атаке. Еще тысячи две-три османийцев разбежались по окрестным горам. Большая их часть сдалась потом сама, ослабев от голода и холода, остальных отлавливали еще больше двух недель.
Ядро османийской колонны, состоявшее по большей части из обозов, капитулировало. В плен попало около пяти тысяч. Из них военных было не больше двух, остальные гражданские из числа жителей Коварны.
Пленных согнали в одну толпу, окружили по периметру цепью солдат. Частью этой цепи и были солдаты пятой роты, злые после бессонной ночи и почти полной невозможности поучаствовать в сборе трофеев.
– Смирно! Господин полковник, пятая рота…
Прервав доклад капитана Магу, Чанаев, не слезая с лошади, объявил пятой роте и ее командиру устную благодарность.
– Очень вовремя вы контратаковали, еще бы немного и они могли опомниться. А чья была идея поджечь фургон?
– Моя, господин полковник, – не стал скрывать Алекс.
– Вот и отлично, только фургон в обоз надо бы вернуть и перед фурлейтом хотя бы извиниться. Ваши солдаты его связали и рот заткнули, бедолага едва не задохнулся.
– Слушаюсь, господин полковник!
Едва только командир полка и его свита отъехали, капитан подозвал к себе унтер-офицера Ражина.
– Вы зачем фурлейта связали?!
– Так он, господин капитан, фургон не отдавал и крик поднять хотел.
– А если бы он задохнулся?
– Так мы аккуратно. Торопиться же надо было.
– Ладно, возьми полувзвод, пойдем фургон вместо сожженного искать. Заодно и трофеи какие-никакие посмотрим.
Сбор трофеев дело прибыльное, но далеко не всегда приятное. Еще раз Алекс убедился в этом, едва они заглянули в первый же присмотренный ими фургон. Четыре трупа, один женский и три детских, девочки, в возрасте от десяти до где-то пятнадцати. Их убийца обнаружился с противоположной стороны фургона. Видный черноусый османиец в синем мундире с золотыми эполетами. В руке зажат здоровенный бритунийский револьвер. В правом виске дырка, в левом – дырища.
Алекс вывернул револьвер из руки мертвого самоубийцы. В барабане пять стреляных гильз и один патрон.
– Ни разу не промахнулся.
Востроносенький солдатик из недавно призванных, едва первый бой переживший и жизни еще не видевший, изумленно ахнул.