шёл впереди; почва под ним пружинила, и шаги его были невесомы. Ступал он мягко, как кошка. Ветки не хлестали его по бокам и лицу – он ловко разводил их руками, и те замирали, пуская вперёд, открывая то, что прятали ране от всякого, кто сюда забредёт.

– Небось мыслишь там себе, что зря я тебя вытащил? – спросил мужчина. И пусть он шёл далеко впереди, голос его был ясен и громок, как крики сойки.

– Немного, – буркнул Ситрик, и мужчина рассмеялся. – Мне показалось, что сначала не ты меня спас.

– А кто же?

– Моя… – Ситрик осёкся, но седовласый его не торопил. – Подруга, наверное…

Мужчина хмыкнул.

– Ингрид. Так её, да?

Ситрик поддакнул.

– Да кто угодно тебе мог привидеться, богомолец, так что не смущайся. Оно и неудивительно. Сон здесь дурной, да и колдовства всякого хватает. Этот лес был прежде священный для суми, а как их богов отсюда прогнали, развелось тут всякой нечисти… Ходят, сны воруют да вместо них видения страшные насылают. Ещё, что страшное, птицы мелкие здесь частенько мрут, если залетят. Бывает, что и сами на колючки глода нанизываются.

Ситрик поморщился. Слова с опозданием долетали до него дроблёными фразами, хоть и слышал он всё хорошо.

– Чудо, что глод этот ещё растёт тут, непривычный к сырому лесу. Сильна же рука колдуна была, что рассыпал на этой почве его семена. Мошкары ещё много. В глаза лезет. Это, наверное, оттого, что птицы дохнут, – продолжал он.

Седовласый всё говорил и говорил. Громко, будто нарочно распугивая лесных тварей.

– В землях, что раньше суми принадлежали, знаешь, что помогает не заплутать? Думаешь, скажу сейчас что-то умное, да? А вот и нет! Штаны у меня наизнанку. Во-о-он, видишь, нитки торчат? Вывернутые. Там, откуда я родом, так никто никогда не делал. Да и без надобности оно было.

Ситрик хотел спросить, а откуда ж он родом, да только путник тараторил так, что слова вставить не получалось. Всё говорил о колдовстве да невиданных духах, о которых прежде Ситрик даже и не слыхивал.

– Они-то все от суми остались. Да только сейчас уходят все на восход, бегут от переселенцев, каких родило море. Видал? Скалы-то все в этом лесу в одну сторону острым концом смотрят. Это пейкко путь на восход держат, подальше от моря.

– Пейкко?

– Тролли по-вашему.

– По-нашему, – согласился Ситрик. Он снова хотел спросить у мужчины, откуда он, но тот вновь его перебил.

Шум его голоса в голове постепенно затихал, будто в уши заливалась вода. Ситрик всё сильнее отставал и чаще останавливался, тяжело опираясь на посох. Перед глазами темнело. Мужчина не сразу заметил перемены в нём, а потому ушёл дальше, продолжая щебетать птичьим голосом на разный манер.

– Думаешь, что ты слаб? – вдруг услышал Ситрик его голос совсем близко.

Он поднял лицо и увидел путника прямо перед собой. Он даже не заметил, как тот вернулся к нему, как прошёл по тропе назад.

Ответить было нечего.

– Да, так и думаешь. А если не думаешь, то точно уж чувствуешь. А сам идёшь на своих двух, почти три дня не евши, не пивши да пробредив всю ночь.

Ситка хмуро молчал.

– Сил в тебе как огня в очаге. Знай только, что дрова вовремя подкладывай. Да только жар и без подпитки долго греет. Держись, богомолец. Скоро придём. – Он приподнял Ситрика за плечо, перехватил за руку. – А чем же ты прежде занимался? Неужели взаправду только рисовал и молился? Пальцы у тебя как у знатной женщины, что труда не знала. Такими даже задницу не почешешь.

Ситрик не ответил ничего. Он ждал ещё вопросов, ждал, что седовласый начнёт пытать да за него же отвечать своими догадками, но путник почему-то тоже умолк. В лесу стало неожиданно тихо.

Теперь он шёл рядом, не уходя далеко вперёд, то и дело ловя и поддерживая Ситрика. Тот испытывал неловкость от своей слабости, но терпеливо молчал.

Лес расступался. Впереди показалась речушка – мелкая, бурная, перескакивающая потоками с камешка на камешек. Деревья перед ней разошлись, отдав во владения её богатый глиной бережок. На мелкой гальке и тёртых скалах росли и чахли кусточки, высоко подняв корни, чтобы не точила их быстрая вода.

Ситрик отстранился от мужчины, решив, что удержится на ногах. Он опёрся о посох, переводя дыхание.

– Как ты?

– Сойдёт, – честно ответил Ситрик.

– Нам надо на тот берег, – сказал мужчина. – Спускайся давай к воде. Только осторож…

Ситрик тихо вскрикнул, поскользнувшись на мокром камне. Он выплеснул руку вперёд и схватился за плечо мужчины, но всё равно упал, растянувшись больно на гальке.

– …но.

– Вот дьявол, – выругался Ситрик, хватаясь за протянутую руку.

Он поднялся. Нога, что прежде была рассечена, вновь разболелась. Ситрик побрёл к воде, прихрамывая.

– Да, подошва на этих башмаках не самая лучшая, – вздохнул путник. – Вечером, коли так будем идти, доберёмся только до озера. До поселения мы сегодня уже не успеем, так что у озера и заночуем.

Ситрик нехотя согласился с ним.

Наконец он спустился к реке, осторожничая на каждом шагу – вдруг под пятку вновь угодит подлый камешек. В руках Ситрик продолжал сжимать посох. Рядом у воды присел путник, принялся умываться, остервенело протирая ладонями щёки и короткую белую бороду. Вскоре он стянул с ног башмаки и резво пересёк реку вброд, ступая по широким камням.

А Ситрик всё полоскал руки в воде, не чувствуя ни холода реки, ни жара напекающего сверху солнца, что выкатилось из-за стены деревьев в прореху. Он умылся. Зачерпнул воды, чтобы омыть шею. Капельки стекали под одежду, будоража как будто бы всё ещё спящее тело. И дремлющий разум.

Вода смывала наваждения…

Он повёл зябко плечами и наконец углядел в воде своё отражение – оно плыло, текло и менялось, ускользало, так и не решаясь поведать, каким его видит. Ситрик собрал воды в горсть и умылся. Пополам с грязью потекли розовые пятна, словно кто-то пролил вино на жидкую холстину реки. Откуда-то на его лице была кровь.

Дальше он жадно пил, и вода казалась ему сладкой.

Путник, облокотившись о скалу, ждал его на противоположном берегу, ещё более крутом. Руки он сложил на груди и смотрел свысока так, что Ситрик под его надзором чувствовал себя птенцом большой птицы,