— Почему призраки на меня охотятся?

Мама с папой молча уставились на меня. Несколько бесконечныхсекунд мы все молчали, потом мама начала:

— Милая, они могут просто... скорее всего, их цель — этошкола...

— Их цель не школа, а я. Только я видела призраков каждыйраз, как они появлялись, и только за мной они охотятся. И всякий раз онипоявлялись сразу же после того, как я пила кровь. Не думаю, что это случайноесовпадение.

— Ты все время пьешь кровь, — сказал папа, чересчур сильностараясь выглядеть рассудительным. — Ты пьешь кровь с того самого дня, какродилась.

— Сейчас все по-другому. И каждый из этих случаев не похожна другой, потому что я была голоднее, чем обычно, или это была кровь живогосущества, или... — Ну я не собиралась вдаваться в подробности, как этопроисходило с Балтазаром. — Я все больше становлюсь вампиром. И призрак сказал,что мне угрожает опасность.

— Что? — Это привело маму в замешательство, но ее удивлениетолько подчеркивало, что она знает гораздо больше, чем говорит. — Это призракитебе угрожают!

— Думаю, она имела в виду, что я вот-вот превращусь ввампира. А для призраков, как мне кажется, стать вампиром еще хуже, чемумереть. — Я скрестила руки на груди. — А потом она сказала, что я не имеюправа нарушить обещание. Что призраки делают все это, потому что им былообещано. О каком обещании она говорит?

Родители замерли. Они смотрели друг на друга, виновато и сужасом, и меня охватил тошнотворный страх. И хотя я знала, что обязательнодолжна услышать ответ, все равно захотела убежать. Я чувствовала — от их правдымне будет очень больно.

— Вы всегда это знали, — сказала я. — Так? Что призракиохотятся на меня. Но не объяснили почему.

— Знали, — произнес папа. — И не объяснили.

Где-то глубоко внутри у меня что-то оборвалось.

Мои родители, люди, которых я любила больше всего на свете,те, кому я поверяла все свои секреты, те, с кем хотела укрыться от всего мирагде-нибудь далеко... Они мне врали, и я не могла себе представить почему. Дакакая разница почему.

— Милая... — Мама сделала два шага в мою сторону, увиделамое лицо и резко остановилась. — Мы не хотели тебя пугать.

— Скажите почему. — Голос мой дрожал. — Скажите прямосейчас.

Мама заломила руки:

— Ты же знаешь, мы думали, что ты у нас никогда не родишься.

— Пожалуйста, вот только не надо мне сейчас снова про«чудо-ребенка»!

— Мы думали, что ты у нас никогда не родишься, — повторилпапа. — У вампиров не может быть детей.

Меня взяла такая досада, что захотелось чем-нибудь в негошвырнуть.

— Да, всего два-три раза в столетие, я знаю, до меня ужедошло. И что?

У мамы было мрачное лицо:

— Вампиры не могут сами иметь детей, Бьянка. У нас нетжизни, которую можно подарить. Только половина жизни. Жизнь тела.

— И что это значит? — Мне в голову пришла жуткая мысль, именя чуть не вырвало. — Я что, не ваша дочь?

Папа покачал головой:

— Милая, ты наша. Конечно же ты наша. Но чтобы родить тебя,нам потребовалась помощь.

Первое, о чем я в растерянности подумала, это о клиникахрепродуктивной медицины. Хотя сомневаюсь, что туда принимаютпациентов-вампиров. И тут до меня дошли последние мамины слова: «Половинажизни. Жизнь тела». Миссис Бетани уже рассказывала мне об этом, когда мы впервый раз говорили о призраках. Вампиры — это тело. Призраки — душа.

— Вы заключили сделку с призраками, — проговорила ямедленно. — Они... они сделали возможным, чтобы вы меня родили.

На их лицах отразилось подлинное облегчение, когда я этопроизнесла, однако то, что испытывала я, было очень далеко от облегчения.

— Мы их нашли, — выпалила мама. — Попросили о помощи. И незнали, что они потребуют взамен... Вампиры обычно об этом не знают, до насдоходили только догадки и слухи...

Тут вмешался папа:

— Духи... думаю, овладели нами. На мгновение. Я скривилась:

— Пока вы...

— Нет, милая, нет! — Мама вскинула руки и скрестила их передсобой, словно пытаясь стереть эти слова. — Все было не так! Не знаю, что онисделали, но через несколько месяцев я забеременела тобой, и мы снова пошли кним, чтобы поблагодарить. — Она с горечью повторила: — Поблагодарить их.

— А они сказали, что ты принадлежишь им. — Папа стоял сугрюмым видом. — Они сказали, что, когда ты вырастешь, мы должны позволить тебестать призраком, а не вампиром. А теперь пытаются тебя убить, потому что именноубийство создает призраков. Они пытаются похитить тебя у нас, Бьянка. Но тебене нужно бояться. Мы им не позволим.

Всю свою жизнь я ощущала себя такой особенной, такойлюбимой, потому что родители говорили мне, что я их чудо-ребенок. И я всегдачувствовала себя рядом с ними в полной безопасности.

Но оказывается, никакое я не чудо. Я — результат грязной,отвратительной сделки, вероломно нарушенной обеими сторонами. А родители,которым я верила всей душой, врали мне с самого моего рождения.

— Я ухожу, — сказала я. Голос мой звучал странно. Сорвав сшеи подаренный ими кулон, я швырнула его на пол.

— Бьянка, останься! — взмолился папа. — Мы должны решить,что делать.

— Я ухожу, и только попробуйте меня остановить! И выскочилаза дверь, мечтая только об одном — не заплакать, пока не спущусь с лестницы.

Я-то думала, не может быть ничего хуже разрыва с Лукасом, ноя ошибалась. Хуже всего оказалось то, что я потеряла его напрасно, потому чтоон был прав во всем, что говорил — о вампирах, о моих родителях, вообще обовсем.

Он говорил, что мои родители врут. Я на него за это наорала.Но он меня простил.

Он говорил, что вампиры — убийцы. Я утверждала, что нет,даже после истории с Ракелью.

Он говорил, что Черити опасна. Я не слушала, и она убилаКортни.

Он говорил, что вампиры вероломны, а я разве к немуприслушалась? Нет, до тех пор, пока родители своим признанием не развеяли всемои иллюзии.

Я считала, что единственный вампир, который мне ни разу несоврал, это Балтазар, но увидев, на что способна Черити, поняла, что он,вероятно, врал в основном самому себе. А все остальные вампиры, в том числе моиродители, на самом деле лживые и коварные манипуляторы.

Ну, может быть, кроме Ранульфа. Но все остальные — точно.

А Лукас? Лукас за все это время солгал мне только один раз;он хранил тайну Черного Креста, потому что это не его тайна. А во всемостальном он был со мной честен и делился жестокой правдой, в то время какостальные считали, что мне ни к чему обо всем этом знать.