Несколько сторожей что-то пролаяли по-итальянски, и Мартин быстро вышел на свет, чтобы ответить на том же языке. Женщина двинулась вперед, чтобы встать рядом с ним, но Манфрид этого даже не заметил, поскольку хватал араба за руку, в то время как Гегель держал его за другую. В свободных руках каждый из братьев сжимал свой любимый инструмент. Манфрид задал арабу вопрос:

– Твоя работа?

– Что вы! Нет-нет-нет! – Араб решительно замотал головой.

– Пора проверить его честность, – сказал Манфрид брату и без стеснения выволок попрошайку на свет.

Гегель и не думал сомневаться в решении брата, поэтому шагнул вперед одновременно с ним, и все трое разом выступили из темноты. Сторожа еще более встревожились, увидев двух мускулистых бородачей с оружием, которые держали чрезвычайно взволнованного нищего, и женщину с закрытым вуалью лицом, облаченную в мокрое до нитки платье.

– Очень теплый прием, – сказал Гегель скорее для ушей стражников, чем для брата.

– Видать, придется забрать нашу спутницу в более умеренный климат, – согласился Манфрид и сплюнул в сторону сторожей.

Язык вдруг присох к горлу Манфрида, когда он осознал, что, если это и вправду дом Гуся, он может никогда больше не увидеть прекрасную деву. Если так удастся добраться до Гипта, конечно, ничего не поделаешь, но отдать ее за просто так, после всех испытаний, которые они прошли, было бы невыносимо. Он еще крепче сжал руку своего пленника и оружие. Араб и Мартин одновременно замолчали, но голос Гегеля звучал все громче, как и выкрики сторожей, которые что-то болботали на своем языке.

– Я вроде услышал, что кто-то из вас сказал «Эннио»? Да, знал я этого пиздюка. Помер он! Помер, свинорылы хреновы!

Гегель стоял, гордо выпрямив спину, а Мартин скорчился так, что едва не касался лбом коленей и притворялся, что молится, лишь бы уйти с линии арбалетного огня. Араб так извивался, что братья его отпустили по доброй воле, и теперь он горько скорбел, что не потребовал заплатить вперед.

– Говоришь, мой брат умер?

Новый человек – в чистой и цветастой одежде – вышел вперед и открыл ворота. В одной руке он держал тоненький меч, в другой – бутылку.

– Ага, печально, конечно, но помер он лучше, чем жил, – ответил Гегель, которого слегка смутил пестрый костюм незнакомца, но сильно обрадовало то, что он умеет говорить на нормальном языке.

Они долго смотрели друг другу в глаза, прежде чем незнакомец отвел взгляд.

– Трудно поверить, – произнес он, отпил из бутылки, а затем произнес что-то неразборчивое и взмахнул мечом перед арбалетами сторожей – те опустили оружие. Незнакомец склонил голову и потер лоб. – Глупо надеяться, что Альфонсо и Джакомо просохли, прежде чем явиться сюда?

– Не знаю, с чего бы стоило надеяться, что такие никчемные отбросы выживут в испытаниях, погубивших человека получше, – сказал Манфрид.

– Никчемные? – вскинул голову незнакомец и гневно воззрился на Манфрида.

– Про второго с такой точностью сказать не могу, но старина Понц, можно сказать, прикончил твоего брата. Но Аль Понц получил по заслугам, и поскольку второй был ему родней, то и про него слез лить не стоит.

Манфрид скрестил руки на груди.

– Он убил Эннио?

– Будь у него три клинка, он бы их попробовал всадить в спину каждому из нас, – объяснил Гегель. – Но силенок не хватило, так что он попробовал договориться, чтобы нас уложили, а его не тронули.

– Ложь! – незнакомец сплюнул.

– Ты назвал нас лгунами? – шагнул вперед Манфрид. – Нас?! Ты за языком следи, виносос, а то я его тебе туда натяну, где полегче следить будет.

Свистнул меч, арбалеты взметнулись, и араб на всякий случай спрятался за спиной у Гегеля. Брат Эннио орал на них на своем языке, его лицо побагровело. Закончив тираду, он некоторое время хватал ртом воздух и с ненавистью буравил братьев взглядом. Ветер доносил лишь треск дров в костре. Гегель почуял, что ситуация может заметно ухудшиться, если не прояснить ее, и, слишком встревоженный, чтобы заметить араба у себя за спиной, закричал в ответ:

– Слушай! Мы, что могли, сделали для твоего брата, и, если того было мало, это уж так Пресвятая Дева решила! Мы проделали чертовски долгий путь, чтобы вернуть Гусю его собственность, но сделали это. Так что если хочешь в суп свиного дерьма подбросить, подожди, пока нам заплатят. У меня все волосы погорели, в священника насовали больше палок, чем обычно получает миловидная потаскуха, и мы не собираемся тут отчитываться за свои праведные деяния под прицелом драных арбалетов! Придержи своих псов! Охеренная благодарность за то, что мы убили демона, чтобы спасти твоего брата!

– И еще драными врунами нас назвал за то, что мы правду сказали про херового труса, который демона впустил! – добавил Манфрид, кивая брату.

– Собственность… то есть… – медленно проговорил незнакомец. Его алые щеки постепенно стали жемчужно-желтыми, когда он наконец заметил женщину, терпеливо стоявшую позади братьев. – Это она?

– Ясное дело, что она, сапог ты тупорылый, – ответил Гегель. – Думаешь, мы несколько недель на дорогу сюда потратили, чтобы тебя за титьки потягать?

Незнакомец сказал что-то на языке, который даже братья наконец признали за итальянский, пошатнулся, но затем встряхнулся и распрямил плечи. Он постоял так несколько мгновений, вновь взмахнул мечом, и арбалеты опустились, а его люди стали переругиваться между собой. Он развернулся и прошел внутрь через ворота, тяжело опустился на землю. Пока он сидел так, обхватив голову руками, Гроссбарты переговаривались на своем личном диалекте.

– Ну, что скажешь? – спросил Гегель.

– Полное дерьмо.

– Да, но какого сорта?

– Худшего сорта. Этот парень даже похуже понц, чем его братец, – буркнул Манфрид.

– Но не такой, как Аль Понц.

– Не нужно было сюда приходить.

– Ага, ясное дело, у тебя были другие планы на эту торбу.

– Вот точно, такая торба, полная добра, получилась, загляденье. Спасибо, что напомнил, кому пришло в голову сюда идти! – огрызнулся Манфрид и ткнул брата локтем в бок.

– Расчехлись, франт возвращается.

– Сегодня вы заночуете здесь, – сказал брат Эннио. – Вымоетесь и отдохнете, а завтра мы решим, чего именно вы заслужили. Входите со своими пожитками, даму я провожу в ее покои. Я – Родриго и хочу услышать ваши имена, прежде чем вы войдете.

Родриго вновь перевел взгляд на женщину, сплюнул и отдал какой-то приказ одному из не самых грязных стражей. Тот кивнул и побежал куда-то за ворота.

– Манфрид, – сообщил Манфрид.

– Гегель, – признался Гегель.

– Гроссбарт, – сказали братья хором.

– А я – отец Мартин, – добавил священник, который наконец решил, что ситуация достаточно охладилась, чтобы вновь вступить в разговор.