Черный мех Магнуса покрывал все тело, кроме маленьких пастей, и, хотя его ноги приобрели явное сходство с лапками грызуна, он встал и ходил как человек. Его третий глаз поблескивал соплями, которые текли из бесформенной половины носа. На левой руке вместо кисти выросла огромная крысиная морда с беспокойным носом, и рычание неслось из всех пастей, кроме главной.

Шерсть Бреннена блестела бурыми, рыжим, белесым и всеми другими оттенками, которых не хватало шкуре брата. Под жесткой шерстью на его лице по-прежнему оставался отпечаток ладони, так что бороздки от пальцев бежали через пустую глазницу к тому месту, где у нормального создания была бы вторая ноздря. Ноги у него были не настолько выгнуты, как у Магнуса, зато руки налились мощными мускулами, а на длинных пальцах выросли загнутые коричневатые когти.

Генрих взял своих мальчиков на руки и укачивал, пока они не перестали скулить, нашептывая им слова любви. Близнецы вызывали у него ужас, но не такой, какой он вызывал сам у себя. К тому же они были невинны. От их ворчания он улыбнулся, слезы навернулись на опухшие глаза Генриха.

Чтобы воздать его памяти должное, надо сказать, что тот Генрих, который покинул долину на следующее утро, мало чем походил на свободного крестьянина, который когда-то в дождливые ночи укрывал у своего очага лошадь, прежде чем выстроил для нее сарай. Отчаяние сменилось в его сердце радостной ненавистью и твердой уверенностью в том, что они выследят Гроссбартов и отомстят им. Даже под жестоким ветром и густым снегом они не мерзли в норах, которые рыл для них Бреннен. Близнецы тесно прижимались к Генриху под одеялами, обнимали его и щекотали неисчислимыми поцелуями бессчетных губ.

Через несколько дней после победы над Дорожными папами Гроссбарты и их спутники очутились глухой ночью в Венеции.

– Отменную сделку ты нам выговорил, – проворчал Манфрид, глядя в черноту канала, где только что скрылся ялик – прежде чем измученные качкой братья успели поднять кулак, чтобы остановить гребцов. – Чистенький фургон и четверка крепких лошадок в обмен на дорогу в один конец до острова. Отменную, братец, просто отменную.

– Сладостной Девой клянусь, эти мошенники нас надули, – выдавил из себя Гегель, когда немного пришел в себя. – Уж прости меня, что поверил своему херовому ближнему! Когда этот драный горлопан сказал про рабов и лодку, мы же все поняли, что он имел в виду надолго, а не накоротко!

– Неважно, – проговорил Манфрид.

– Неважно?!

– Ага, совсем неважно, – сверкнул зубами Манфрид. – Не спорю, было бы здорово оставить себе лодку, но меня собственный ведьмин нюх прихватил по дороге сюда, так что мы уже отомщены, хоть и остались без фургона и лодки.

– Это как? – скривился Гегель так, что его и без того кривая рожа совсем перекосилась.

– Ну, прикинул, что слишком все гладко пошло. И ровно на такой случай, как сейчас, оставил в лодке полную бутылку яблочной косорыловки.

– Это еще зачем? – удивился Гегель. – Мало того что они нас ограбили, так еще и бутылку им дарить?!

– Пойло это сильно пахучее, так? – продолжил Манфрид и хрустнул костяшками. – Когда они найдут бутылку и примутся за нее, сомневаюсь, что почувствуют привкус цирюльниковых ягод, которых я туда натолкал. Не хотелось их, конечно, тратить на случайное дело, которого я не ждал и не готовил, но, думаю, там хватит, чтобы им по всем счетам расплатиться.

– Ягод? В смысле, ядовитых? – улыбнулся Гегель, как только понял, о чем толкует брат. – Да ты умный, как ворона!

Мартин лишился чувств, когда понял, что произошло, поскольку его собственная роль в этих событиях тяжким грузом легла ему на душу. Он один из троих говорил по-итальянски и быстро понял, что жители Местре (речного городка по другую сторону лагуны от Венеции) собираются облапошить Гроссбартов, но ничего не сделал, чтобы это предотвратить, поскольку решил, что поделом братьям достанется за поджог и разорение соседнего селения. Следовало понять: Гроссбарты малое зло всегда превратят в большое. Стоило Мартину предупредить горожан или братьев, теперь четверо бесчестных, но явно не кровожадных мужчин не плыли бы домой с отравленной бутылью шнапса на борту. Себялюбивое стремление быстрее добраться до нормального города и покончить с этим делом ослепило его, и теперь понимание вызвало в сердце священника жгучее раскаяние, от которого слезы навернулись на глаза.

– Ну, не всем же быть… Эй, куда это она пошла?! – Манфрид резко прервал хвастливую тираду, когда увидел, что таинственная женщина скрылась на верхней площадке каменной лестницы, которая вела от маленького причала на улицу.

– Держи торбу! За ней! – Гегель поскакал вверх по ступеням, а за ним по пятам спешил Манфрид.

Взобравшись на площадку, Гегель отшатнулся и упал бы, если бы сзади не подоспел Манфрид. Женщина ждала их на узкой улочке, протянувшейся, как скальный уступ, между высоченными домами и каналом. Она топнула ножкой – самый универсальный жест, какой можно вообразить, – но Гроссбарты уже убедились, что она не собирается бежать, поэтому вернулись, чтобы забрать свои пожитки, шнапс и священника. Манфрид помог Гегелю приладить бочонок с выпивкой на спину, а затем взвалил на плечи провизию.

Уже куда медленнее и не так решительно троица снова поднялась по узкой лестнице к площадке, где ждала женщина. Хотя с лагуны город казался россыпью огней, в этой его части фонарей почти не было, к тому же тучи как назло заволокли небо – тучи даже более сумрачные, чем трезвый Гроссбарт. В полном соответствии с внешним видом небо позволило спутникам пройти лишь малое расстояние, прежде чем на них обрушился ливень.

Канал и улица все время петляли, а потом братья приметили слабый свет, лившийся из какого-то переулка. Женщина осталась стоять на улице, обратив к небесам прикрытое вуалью лицо, а Гроссбарты и Мартин нырнули под выступ верхнего этажа, защищавший от дождя переулок. Примерно в сорока шагах по этому своеобразному тоннелю горел костер, а вокруг него расселась небольшая группа людей. Гегель и Мартин всматривались в разношерстную компанию, а Манфрид не сводил взгляда с женщины, гадая, как долго она может слушать музыку дождя в полном одиночестве.

– Что скажешь… – начал Гегель, но заметил, что брат отвлекся и, желая реабилитироваться за неудачу с плаваньем на остров, решительно шагнул к костру один. – Эй вы, слушайте! Мы ищем Бар Гуся!

Серые глаза под грязным колпаком оторвались от огня, чтобы с интересом посмотреть, кто обращается к их хозяину на варварском наречии северян.

– Так, еще раз повторяю, – сказал Гегель, которому не понравилось, что на него не обращают внимания. – Если кто из вас нам скажет, где тут у Бар Гуся дом, за честность вознаградим.

Руки взялись за костыли, гамбит начал разыгрываться.

Гегель повернулся к Мартину и Манфриду, чтобы предложить побросать этих наглых нищих в канал, а самим захватить их костер. Потом он заметил, что от круга отделилась фигура и вприпрыжку ковыляет к нему. Еще несколько человек лениво поднимались на ноги, и Гегель положил руку на кирку.