– Барусс! – выкрикнул попрошайка. – Барусс! – повторил он и добавил еще какой-то местной тарабарщины.

– Он сказал – Бар Гусь? – уточнил у брата Манфрид, вновь поворачиваясь к переулку.

– И что он ему служит, – сказал Мартин и нахмурился.

– Так он говорит? – переспросил Гегель, которого оглушил раскат грома.

– Барусс! – вновь выкрикнул нищий и, подобравшись поближе, заговорил на родном языке Гроссбартов: – Я – покорный слуга Барусса. Чем могу помочь вам, господа?

Остальные попрошайки, словно стая собак, двинулись по переулку, и все начали выкрикивать имя Барусса. Они вопили, что тоже служат Баруссу, и именно они помогут. Гегель выхватил кирку, а Манфрид – булаву, и вся оборванная банда резко остановилась. Особенно грязный старый плут рискнул шагнуть вперед и оттер человека, который заговорил с братьями первым.

– Не верьте этому арабскому хрену! Это я служу Баруссу! – выкрикнул нищий на сносном немецком, а его конкурент повалился в лужу.

– Арабскому? – заинтересовался Гегель, прищурился и разглядел, что колпак первого попрошайки свалился, и показалось смуглое лицо, тонкие рыжие усы. – Ты араб?

– Не по своей вине! – ответил араб, устало поднимаясь с помощью костылей, а потом ударил своего обидчика с ошеломительной скоростью.

Араб притворно замахнулся, будто чтобы отвесить ему оплеуху, но на самом деле пнул ногой под колено, и Гроссбарты с удивлением заметили, что одна нога у него не из плоти и крови, а из дерева. Конкурент с воплем рухнул в канаву, и одноногий араб сломал один из своих костылей о его спину, продолжая балансировать на втором.

– Пошли, араб! – расхохотался Гегель, дивясь такой удаче.

– Остальные – проваливайте, – бросил Манфрид и замахнулся на нищих булавой. – И шевелитесь, а то мы с вами по-плохому поступим.

Щуплый араб поджал губы, огорченный потерей костыля, но стоны поверженного противника послужили ему хоть каким-то утешением. Гегель и Манфрид подступили к новому проводнику, чтобы как следует рассмотреть первого в своей жизни араба. Тот вонял, как свиной понос, так что Манфрид хорошенько глотнул шнапса, чтобы прочистить ноздри и голову. Араб ухмыльнулся ему чернозубой улыбкой, подобрался ближе и потянулся к бутылке. Он, конечно, понимал, что нельзя просить о таких дарах высокородных господ, но сомневался, что дерзкие горлопаны относятся к этой категории.

– Руки при себе держи, вонючка, – буркнул Манфрид, – а то без рук останешься.

– Вы подумали, что я… нет-нет-нет, это досадная ошибка, я бы никогда даже не подумал, ни разу в жизни, видит Бог и все святые, нет-нет-нет, – затараторил араб, испуганно прикрываясь ладонями так, чтобы костыль оказался у него под мышкой.

– Где у Гуся гнездо? – спросил Гегель.

– В его поместье, наверное. Или это загадка? Я просто обожаю…

– Черт побери, где его дом? Поместье там или еще что, – взорвался Гегель, который уже начал жалеть, что поверил нищему, и поклялся Деве Марии, что, если этот подонок не отведет их прямо к гнезду Гуся, Гегель его придушит. Медленно.

– Быть может, переждем непогоду? – предложил араб, глядя из переулка на плотную стену ливня. – Благодаря убедительности ваших доводов у меня и мне подобных не остается ни малейшего сомнения в том, что эти негодяи ныне покинут свой очаг, наилучшим образом предуготовляя его для нас.

Мартин просветлел лицом и сделал шаг вперед, но Гегель встал на пути священника: теперь уже он хотел побыстрее разделаться со всеми делами. Помотав головой, чем огорчил Манфрида даже больше, чем Мартина, Гегель знаком приказал вонючему нищему подойти еще ближе. Понизив голос, он коротко бросил:

– Мы хотели бы попасть туда прямо сейчас, если ты не против, друг.

– Погоди-ка, – проворчал на их внутреннем жаргоне Манфрид, – погреться у огня нам вовсе не…

– Нет смысла согреваться только для того, чтобы потом снова промокнуть и замерзнуть, – перебил его Гегель. – Так что ноги в руки.

– Если нам суждено выйти в грозу, – вздохнул араб, – идемте, ибо лодку нам не отыскать в столь поздний и дождливый час, а пешком туда идти не так уж близко. И, боюсь сказать, – обратно, туда, откуда вы пришли.

Проводник вывел братьев и монаха на улицу и замер рядом с их насквозь промокшей спутницей. Под тяжелым взглядом Манфрида он задерживаться не стал и поковылял дальше своей странной походкой. Миновав причал, где они высадились, араб провел спутников немного дальше по улице, затем свернул в глубь острова, точнее, так им показалось. Оставив позади несколько узких скользких переулков, они оказались на берегу другого канала. Он был настолько похож на предыдущий, что Гроссбарты начали ворчливо прикидывать, что сделают с этим негодником, если на поверку он окажется ровно таким обманщиком, каким сейчас выглядит.

Они перешли мост и снова углубились в извилистые переходы, которые вывели их к новому каналу, а потом к мосту. Спутники трусили друг за другом, и только Манфрид заметил, что женщина легко вырвалась бы вперед, если бы дорогу ей не преграждала коренастая фигура Гегеля. Больше она не дарила ему ни песен, ни улыбок, и Гроссбарт задумался, какая судьба ждет красавицу там, куда они ее ведут.

Араб неумолчно тараторил о необходимости сохранять тишину ввиду вспыльчивого темперамента и меткости местного населения, но даже Мартина ему не удалось втянуть в разговор. Руки священника онемели, в ногах пульсировала боль, на голове кровоточила ссадина, полученная от падения на причал. Он так нагрешил, что несколько лодочников могут оказаться на следующее утро пред Судией, а не в кругу семьи. Теперь с ним еще пытается болтать неверный. Отцу Мартину было очень плохо.

В конце концов – довольно много времени спустя – они подошли к самому узкому и темному тоннелю-переулку из всех, какие им встречались в этом городе. Учитывая опыт прежних встреч с чужеземцами, Гроссбарты были готовы к предательству. Им показалось правдоподобным, если не очевидным, что араб долго водил их кругами по городу, пока его сообщники готовили засаду.

– Порезаться хочешь? – прошипел Манфрид, ухватив араба за волосы и прижав кинжал к его горлу.

Тот разразился очередным потоком заверений и клятв в верности, но почему-то не казался насколько перепуганным, насколько хотелось бы Манфриду. Когда они вошли в переулок, Манфрид крепко держал араба за плечо, а за поворотом они увидели за толстой стеной темный монолит дома – огромного, размером с целый монастырь. Арабу хотелось, чтобы очередная вспышка молнии сделала их явление еще более впечатляющим, но гроза как назло миновала. Манфрид отпустил его и присвистнул. Мартин неодобрительно поцокал языком, узрев столь неблагочестиво выставленное напоказ богатство. Гегель даже пернул, пытаясь замаскировать охвативший его трепет.

Путь к дому из переулка преграждали массивные кованые ворота, и за решеткой братья различили две фигуры у небольшого костра. Стражи, должно быть, что-то услышали, поскольку быстро направили арбалеты во тьму, туда, где стояли Гроссбарты. Прежде чем Манфрид успел еще раз укорить себя за то, что поверил никому не известному арабу, один из сторожей закричал, и на его зов бегом явились еще пятеро крепких мужчин. Они тоже были вооружены арбалетами, и все вскоре оказались направлены в сторону переулка.