Мне стало приятно. Однако количество фанатовАрины Виоловой возрастает, детективы начали покупать богатые и знаменитые. Этакя скоро стану модной!

– Петя будет ждать, начало в полночь, –уточнила Ирина. – Не бойся, тебя из «кино» вырежут, никто эпизод с туфлями неувидит.

– Это слишком поздно для меня, – попыталась яотвертеться от приглашения, – я ложусь спать в десять.

Ирина нахмурилась.

– По-моему, ты не врубилась. Пете неотказывают! Это огромная честь – оказаться на его личном сейшене. О такоммечтают!

– Угу, – кивнула я. – Не хочу тебяразочаровать, но до сих пор у меня были иные мечты.

– Петя огорчится!

– Маловероятно, – улыбнулась я. – Кстати, тывидела тут Нину?

– Кого? – заморгала дизайнер.

– Экс-мадам Зарубину, его ошибку номер шесть.

– Нет, не видела – помотала головой Ира. –Хотя это странно. По идее она должна стоять тут бухая и скандалить. Нинок неупустит своего. Небось зла на Петю! Так ты придешь?

– Ну… попытаюсь, – я решила смягчитькатегоричность отказа. – А Зарубин действительно читает мои книги?

– Ага, – кивнула Ира, – и очень хвалит.

– Ладно, непременно заеду ночью, – согласиласья.

– Петя абсолютно не стесняется того, чтоподсел на бабские детективы, – продолжала болтать Ира. – Берет твою книгу ирадуется: «Виолова жуткую ерунду пишет, ее произведения ваще ничего общего среальностью не имеют, и полно глупых несостыковок. Но у меня мозги после еедетективов – будто губкой помыли, ни одной мысли не остается. Прямо супер.Засыпаю младенцем с пустой башкой». Значит, ждем!

Радостно помахав мне рукой, Ира скрылась втолпе. Я, осторожно перебирая ногами в махровых салфетках, пошла к двери. Кудаподевалась Нина? Ее дом пуст, хозяйка явно не ночевала в особняке и не въезжалаво двор. На аллее, ведущей к гаражу, со вчерашнего дня лежат нетронутыеапельсины. И бывшая мадам Зарубина не явилась на главную тусовку года. Может, сней приключилась беда?

Я села за руль, завела мотор, вытащилателефон, чтобы позвонить Роману и узнать, где находится полицейский участок.Пока тыкала в кнопки, запоздало задумалась: слова Петра Зарубина о моихдетективах следует считать комплиментом или наоборот?

Роман провел меня в небольшую комнату, однастена которой представляла собой стекло. Я бесстрашно приблизилась к «окну» испокойно посмотрела в соседнее помещение. Опасаться нечего, Антон Поспелов,сидящий у стола лицом ко мне, видит перед собой зеркало.

– Система тебе знакома? – спросил бывшийколлега Куприна.

Я кивнула.

– Да. Из этой коробочки идет звук. Если янажму на красную кнопку, в допросной зазвучит сигнал, и ты придешь сюда.

– Восхитительное слово – допросная, –усмехнулся Роман.

Я пожала плечами.

– Извини. Воспользовалась ментовской феней,случайно вышло. Впрочем, я никогда не говорю осу#жденный, с ударением на букву«у», и мне не нравится выражение «кричит, как потерпевший».

– Ладно, не дуйся, – примирительно сказалРоман. – Я не в упрек тебе сказал. И мне нужна твоя помощь. Кстати, в допроснойу нас звучит не зуммер, а звонок телефона. Так естественнее – кто-то позвонил,следователь вышел. Ну, начали?

– Приступай, – кивнула я, не отводя глаз отПоспелова.

Роман ушел, из коробочки вскоре сталидоноситься два голоса. Минут через десять я вспотела, но не от жары – внебольшой комнате не было душно, тут работал кондиционер. Похоже, у греческихполицейских лучшие условия, чем у их московских коллег. Может, у них дажестоловая имеется? Я вытерла испарину. Наверное, слишком разнервничалась, слушаяАнтона, который ровным голосом рассказывал о давнем деле.

Поспелов ненавидел тещу. Справедливости радиследует отметить, что Анна Львовна первой объявила ему войну. Антон любил Эммуи был готов поддерживать хорошие отношения с ее матерью. Но богатая вдова влюбом парне, приближавшемся к ее доченьке, видела охотника за приданым.

– Эмке было суждено остаться одной, – говорилПоспелов. – Она мать терпеть не могла, но боялась ее. Анна Львовна –прирожденная шантажистка и дрянь-человек. Богатство ее семьи было заложено ввойну, когда люди за хлеб отдавали раритеты, чтобы накормить голодного ребенка.Анна еще в юности научилась народ дурить, и муж был ей под стать. Да не ородителях речь, об Эмме…

Анна Львовна с младых ногтей внушала дочери:

– Все зарятся на наши деньги. Ты далеко некрасавица, о какой любви может быть речь?

Эмма верила матери и сторониласьодноклассников. Но потом ей встретился Антон. Очевидно, Эмма влюбилась в негобез памяти, потому что она выдержала все мамины истерики и вышла замуж занищего.

После свадьбы Анна Львовна сменила тактику.Она категорически отказалась жить с молодыми в одной квартире, и Антонупришлось снимать жилплощадь. Материальную помощь зятю теща не оказывала, а вотлюбимой доченьке частенько делала подарки, но такие, которыми Эмма моглапользоваться только сама: платье, туфли, шубка.

Накидывая на плечи дочери очередную обновку,мать не забывала ущипнуть ее за больное место.

– Хорошее пальтишко, – вздыхала Анна Львовна,– отлично сидит. Носи, милая, на здоровье и не волнуйся. Если сапожки ссумочкой понадобятся, мать еще одну статуэтку из коллекции продаст. Фигурокхватит… пока. Они были моим запасом на болезнь и старость, но приходитсярасставаться с накопленным.

Эмма, ощущая себя сволочью, которая грабитмать-старушку, отвечала:

– Мамочка, больше не трогай ни фарфор, никартины.

– А как же, доченька? – наигранно наивноспрашивала шантажистка. – Не ходить ведь моему ребенку раздетым? Антон неспособен одеть жену, он еле-еле на питание наскребает. Хотя, может, ты все-такипотеряешь к нему интерес и найдешь себе другого супруга – обеспеченного, крепкостоящего на ногах? Я тогда буду жить спокойно…

Но Эмма, несмотря на давление матери, несобиралась уходить от Антона. И Анна Львовна снова изменила тактику.

– Солнышко, – сказала она как-то раз дочке, –послушай меня, умудренного жизнью человека: не пускай в дом подруг!

– Но почему? – поразилась Эмма.