Не хочу думать о «если». Но фомор – противник для бога. Не для юного барда. Не для человечка.

Будь ты одним из нас – ты бы легко уступил этот бой сильнейшему. Мне или Орлу. Но тебе честь важнее победы.

Эх вы, люди…

А я рано отчаялся.

Думаю, к вечеру никакого наследника у Марха не будет.

То есть будет, конечно. Им снова стану я.

Этот наглый выскочка, до сих пор пахнущий свиным закутом, не увидит заката. Жутко даже взглянуть на это ирландское чудище!

Эрлы собрались. Это хорошо. Это очень хорошо. Сообща они одолеют фомора. Такая тварь – не воин, ей не дают поединка.

Друст погибнет, заморского великана убьют – и всё станет как всегда.

Поистине, сегодня день удачи для меня!

* * *

Пришедший к скалам Корнуолла Мархальт ревел от ненависти. Он выкрикивал оскорбления, называя бриттов трусливыми червями, и звал поединщика. Вода вокруг фомора застыла неподвижнее горного озера и тверже льда – на этом чародейном островке предстояло биться с ним.

Люди прятались в ужасе при виде фомора: одноногого и однорукого. У него была только правая нога, но он держался так уверенно, будто стоял на двух. А палицу, которой легко мог раздробить череп, он перекидывал из единственной правой руки в… несуществующую левую?!

Нелюди видели Мархальта иначе. Правая его половина была в мире людей, левая – в незримом. Марх порадовался, что не наоборот: Друсту не войти в мир магии самому.

И навстречу дикому великану от скал Корнуолла полетела легкая кожаная лодка. В ней стоял Друст.

Он отказался от доспехов, надев только тунику из шерсти Хен Вен. Синий узор змеился по рукам и ногам. Обнаженный меч блестел в руке.

– Что за вшивый поросенок плывет на свиной шкуре? – загоготал Мархальт.

Друст не обратил внимания. После язвительности Галкоеда – злиться на это? Юношу больше тревожило, выдержит ли его зачарованная вода.

Выдержала. Тверда как камень. И даже лодку успел вытащить на «берег» – прежде, чем фомор обрушил на него палицу.

Юноша ловко увернулся, задел мечом руку исполина – кровь врага брызнула на Друста, фомор взревел от боли: видно, меч, добытый Коллом у неведомых мастеров, был опаснее для нелюдя, чем просто клинок.

После бегающих дубов Ллаунроддеда Мархальт казался спящим на ходу, Друст уворачивался от палицы, наносил врагу раны то в руку, то в ногу, пару раз – даже в левую руку, хоть и не видел ее. С ног до головы забрызганный кровью фомора, он смог рассечь ему ногу так, что ирландский исполин рухнул на землю – и тут Друст одним взмахом отсек ему голову…

…через миг оказавшись в воде: чары Мархальта разрушились с его смертью. В несколько гребков юноша доплыл до лодки, закинул туда меч, перебрался через борт – и поплыл назад, к гремящим криками радости людям и нелюдям Корнуолла.

Волны медленно уносили тело Мархальта на запад.

Тебя забыли предупредить о сущем пустяке: сила фомора не в его руках и не в дубине. Сила – в нем самом.

Маленький дерзкий Друст, ты не победитель Мархальта. Ты его жертва. С каждым вздохом капли ядовитой крови превращаются в язвы на твоем теле, язвы – в раны, а раны эти прикончат тебя к вечеру.

Если вмешаются могучие чародеи – то к завтрашнему вечеру.

Ты обречен.

Твой меч за мгновения изъеден ядом так, как ржа разъедает его за века.

Марх щедро одарил тебя силой курганов, и твоя плоть еще держится. Странно: серая туника почти не пострадала от яда.

Но это уже ничего не значит.

Ты обречен.

Первыми стихли старейшие эрлы, осознав неизбежность совершенной ошибки. Видя, как они замолкли и помрачнели, затихли и люди.

Марх, Динас, Гругин сбежали к самой воде, Друст шагнул к ним, силясь улыбнуться и сказать… но сказать уже не получилось: тело юноши там, где не было защищено ни туникой из шерсти Хен Вен, ни синими узорами курганов – превращалось в одну кровоточащую язву.

…море рокотало надвигающейся бурей: это хохотал Манавидан. Мархальта не жаль, а затея удалась всецело!

Твои раны не заживают. Хотя – плоть повинуется моим рукам: и то, что в тебе от смертных, и уж тем более то, что от бессмертных. Будь твоя рана нанесена обычным оружием – а даже и отравленным! – я исцелил бы ее. Призвать силы жизни, направить ее течение, срастить разрубленные волокна… я не скажу, что это легко, я не скажу, что это просто. Но это возможно.

Я сделал бы это для тебя.

Но этого мало. Хуже: это ничто.

Ты сражен чародейным ядом. И противоядия от него я не знаю.

Я многое слышал о фоморах, кровь которых – яд. Теперь я вижу рану, разъедаемую такой кровью.

Рану, неисцелимую в Прайдене.

Я не сдамся так легко. Я призову Рианнон, Арауна… кого угодно. Перепробую всё… пока мне не придется убедиться, что на нашем острове нет исцеления для тебя.

Я это знаю наперед. Не хочу верить. Не верю.

Просто знаю…

Проклятье! Когда-то Эрин забрал у нас Бендигейда Врана.

Теперь отнимает тебя.

Динас напряженно щурится:

– Что ты будешь делать?

Марх спокоен, голос ровен, в лице ни кровинки:

– Отнесу в курган. Открою врата в Аннуин. Призову всех. Придут… кто откликнется.

– Это может стоить тебе жизни.

– Вряд ли.

– Будь осторожен, прошу тебя.

Щеку короля прорезает ухмылка.

Совсем недавно они входили сюда вдвоем. Сейчас на руках короля – бессильное тело названного сына.

И с каждым шагом по подземной галерее всё ярче проступает орнамент на телах обоих. Синие узоры слабо светятся, потом сильнее, отчетливее – и этот кромешный мрак рассеивается.

Марх слышит, как сердце Друста начинает биться ровнее, отчетливее. Каждый шаг меж тысячелетних плит сланца – шаг прочь от смерти.

Больше нет убитого горем отца. В кургане – Король Двух Миров. И ритуал уже начат, хотя не произнесены даже первые слова.

Камни подземной галереи – не преграда для тех, кто уже услышал зов.

Пусть Король Аннуина не может войти в свою страну – но он в силах заставить Аннуин явиться к нему.

связан синий сильно словом спетым славно

канет крепкий камень в крошево расколот