Ракша презрительно сплюнула.

— В такой войне нет чести!

— Ни в какой войне чести нет, — глухо отозвался Грэм.

Арора проводила взглядом вышедшую Ракшу и сказала:

— Вашему капитану нужен отдых. Или это неприлично — говорить такое?

Она виновато улыбнулась китежцу:

— Никак не привыкну что у вас принято озвучивать, а что — скрывать.

— Ему нужно иногда задумываться перед тем, как пнуть медведя по яйцам и остаться у него в берлоге, — проворчал Рам.

Сообразив, что едва не ляпнул лишнего, полковник добавил:

— Он взвалил на себя слишком много. Не удивительно, что нервишки шалят от переутомления. Дам завтра выходной обоим — и ему и Дане.

— Всем не помешает отдых.

Зара поднялась с дивана, распахнула ведущие на балкон двери и приглашающе махнула рукой Костасу. Тот налил себе бренди, подхватил бокал и последовал за идиллийкой.

Идиллийская ночь приняла полковника в свои мягкие, тёплые объятия. Рам вдохнул напоённый ароматами цветов воздух и невольно улыбнулся. Встав рядом с идиллийкой, он опёрся на перила и перешёл к самой неприятной части разговора.

— Скажите, — осторожно начал он, — как на Идиллии относятся к супружеской измене?

— Измене? — озадаченно повторила Зара. — Напомните, это что-то связанное с запретом секса вне брачного союза?

Ответ подарил Костасу надежду, что всё может закончится благополучно.

— Что-то связанное, — кивнул Костас, отпивая бренди. — Вы в курсе, чем сейчас занята ваша жена в комнате отдыха дежурных?

— Насколько я знаю, она проводит время с тем синеглазым дорсайцем… — она нахмурила брови, вспоминая, но успеха не добилась. — Не запомнила имени. А что? Она нарушила какие-то правила?

— Ну, что до дисциплины — то скорее, нарушает помдеж, — справившись с удивлением, сказал Рам. — Тот самый синеглазый дорсаец. А что касается семейной жизни — я так понял, что не нарушает ничего? Или понятие “супружеская верность” у вас трактуется более свободно?

Судя по взгляду Ароры, она не понимала что так взволновало Костаса.

— Вы об этих ваших моногамных традициях? — уточнила она.

— А у вас что, иначе? — вскинулся Рам, в этот миг даже не задумываясь об очевидности ответа на этот вопрос. — У нас верность супругов друг другу незыблема. Измену не прощают.

Идиллийка повернулась, чтобы лучше видеть лицо коменданта, и задала неожиданный вопрос:

— А что такое измена?

От такого вопроса Рам на миг потерял дар речи и уставился на Зару так, словно узрел на её месте мину с тикающим таймером.

— Вы это серьёзно? — вновь обретя способность говорить, поинтересовался он.

— Ну, я в общих чертах представляю, что в это слово вкладывают инопланетники, но сама понимаю его иначе. Ответьте, что для вас и вашего народа измена?

— Предательство, — не задумываясь, выпалил Рам.

— Согласна, — улыбнулась ему идиллийка. — А как можно предать в любви?

— Перестать любить, — последовал ответ. — Не любить, но говорить, что любишь.

— Вот видите, вы почти идиллиец, — искренне рассмеялась Арора. — А теперь скажите: любите ли вы своих родителей, братьев, сестёр, детей?

— Родителей любил. Очень. Дану… — он посмотрел на дочь, о чём-то говорившую с контрразведчиком и вновь почувствовал необъяснимую теплоту, — …наверное, ещё больше. Только к чему вы это?

Рам говорил открыто, впервые в жизни не обращая внимания, что перед ним — едва знакомый человек. Зачем пытаться скрыть чувства от того, кто буквально их разделяет?

— Разве кто-то из ваших родителей чувствовал себя преданным от того, что вы любили их обоих, а не кого-то одного? Разве Дана будет возражать, если вы будете любить всех своих детей, сколько бы их ни было?

— Нет, но это же совершенно разные понятия! — возмутился Рам. — Как можно сравнивать любовь к родителям, к детям, с любовью к жене?

— Почему нет? — изумилась идиллийка. — Любовь всегда любовь. Просто иногда к ней примешивается страсть, а иногда — нет. Часто страсть вспыхивает без любви. Телесная любовь — всего лишь малое и частное проявление любви. И вы сами чувствуете, что предательство в лишении любви, а не в том, чтобы любить кого-то ещё.

— Да, но… — Рам замолчал, не зная, что возразить в ответ на такую пусть и своеобразную, но в целом верную логику.

— Меня не волнует, с кем соуль проводит время, и любит ли она этого мужчину, — Зара поставила точку в разговоре, — меня волнует, любит ли она при этом меня. Понимаете?

— А если вы полюбите кого-то, кроме неё? — с любопытством уставился на идиллийку Костас.

— Она порадуется, что кто-то ещё делает меня счастливой, — глядя ему в глаза ответила та. — Точно также, как порадуется и наш муж. Любовь должна приносить радость, в этом её природа, её суть, её назначение.

— Никогда не пойму этот ваш безумный мир, — улыбнулся Костас, чокнувшись с Зарой. — Но не могу не признать некую правоту вашей логики.

— Чтобы понять — нужно узнать получше, — та отсалютовала ему бокалом и допила вино. — Может отправимся на прогулку и я покажу вам город? Познакомитесь с жителями, поймёте как мы живём.

Рам посмотрел на хронометр: до начала комендантского часа оставалось совсем немного.

— Может, в другой раз, — вздохнул он. — А пока вы можете рассказать, каково это — жить на Идиллии?…

— Для этого одного бокала маловато, — рассмеялась Зара и Костас понятливо выудил бутылку из бара. — О чём именно вы хотите узнать?..

За неспешной беседой время пролетело незаметно. К немалому удивлению Рама, он прекрасно провёл время, отдохнул и отвлёкся от мыслей о мародёрах, ублюдках Шеридана и предстоящих делах. Скажи ему кто ещё пару месяцев назад, что он будет искренне смеяться над шутками “лощёной чинуши” с “планеты-борделя”, то Рам бы сообщил, что даже самый щедрый наниматель не сможет выплатить сумму, за которую полковник выполнит подобный пункт в контракте.

Но сейчас Костас всё чаще ловил себя на мысли, что ему нравится эта идиллийка. Странное, казавшееся невозможным сочетание женственности и силы, мягкости и упорства, ответственности в деле и искренней беспечности в общении. И даже странные по меркам Китежа понятия о семейных отношениях казались вполне логичными для мира, в котором зародились.

Распрощавшись с Зарой, Костас отправился спать и по пути размышлял, как бы всё сложилось, встреться они при иных обстоятельствах. Не придя к определённому выводу, он распахнул дверь в свою комнату и замер на пороге.

— Данунахрен, — выдохнул он

Две трети помещения занимала… занимало… занимал… В памяти полковника всплыло слово “траходром”. И именно такой траходром выполнял роль койки в комнате полковника: огромное сооружение, величественное, словно океанский корабль. Старый спальник китежца был аккуратно сложен на самом краю кровати.