А что, если вот так и остаться? Все девки племени — егожены. По крайней мере, может отобрать себе лучших, а что поплоше — оставитьдругим парням. Правда, на всех не хватит, но можно организовать пару походов насоседей. Другим добыть, да и свое стадо пополнить свежатиной...

Мышцы затрещали от натуги, когда заставил себя поднятьсясперва на руках, потом воздеть себя на ноги. Другой Олег, тоже сильный,удерживал, говорил убеждающе, что против рожна не попрешь, сила солому ломит,один в поле не воин, плетью обуха не перешибешь, но он шагнул в сени, пинкомраспахнул дверь.

Свежий предутренний воздух ударил в лицо, грудь поспешнораздулась, спеша захватить, пока есть что хватать, ребра затрещали, но в головесразу прояснилось. Уже не убеждая себя, что он выше того, кто мыслит тем, чтониже пояса, он сбежал по ступенькам по двор.

В слабом рассвете громадная туша выглядела холмом с широкимчастоколом. Ноздри уловили запах свежей крови. Под подошвами хрустнули кости.Голенища до колен промокли, не столько от росы, сколько от капель крови,повисшей на уцелевших стеблях.

Похоже, расхрабрившиеся от выпивки селяне скормили Змею непару коров, а чуть ли не десяток, если судить по вздутому брюху чудовища. НаОлега взглянул недовольный глаз, размером с тарелку, снова затянулся пленкой,Олег попинал, стараясь бить по ноздрям, единственному месту без плотных чешуек.

Змей засопел и прикрыл морду лапой. Храп стал громче.Рассерженный Олег обеими руками отодвинул зеленую пятерню с перепонками междутремя пальцами, пнул каблуком в мягкий нос и сказал зло:

— Вставай, жаба. Или подождешь, когда прижгу огнем?

Воздух даже над облаками был сырым и холодным. Олегсъежился, как ворона под дождем, крылья Змея хлопали мерно, неспешно, отсытости разогнаться не мог, да Олег и не торопил, мысли текли такие же серые ивялые, как неопрятные облака.

Какого черта ввязался в схватку степняков и земледельцев?Такое всюду, везде не поспеешь. А то, что гасил пожар здесь, отодвинуло отгашения всех пожаров разом по крайней мере еще на день. И это сто тысячпожаров, что вспыхнули за ночь, тысячи и тысячи убитых, искалеченных,ограбленных и уведенных в полон на потеху и надругание — тоже на его совести.

Он замычал, ударил себя по лбу кулаком. В глазах заблисталиискры. Умнее не стал, а может, и стал, подумал же, что не только он во всемвиноват, может быть, виноваты еще и те, кто убивает, поджигает, грабит,насилует?

Змей хрипел, крылья хлопали медленнее. До гор осталось рукойподать, вон они рядом, но этот сарай вот-вот рухнет... Под ногами плиты трутся,скрипят, словно перемалывают жерновами мелкие камешки. Сцепив зубы, Олегнаправил чудовище вниз, пробил тонкий слой облаков, широкая проплешина междумассивами леса начала разрастаться, земля черная, а когда Змей пошел по косойвниз, Олег рассмотрел торчащие черные пики обгорелых стволов.

Заколебавшись, не погубить бы Змея, он застыл неподвижно, аЗмей, которому дали свободу выбора, понесся как ящерица, виляя не толькохвостом, но и всем телом, проскользнул между острыми пеньками, бухнулся в тучупепла, побежал, почти ослепленный тучей золы.

Олег скрепя сердце выждал, когда чудовище бухнется брюхомоземь, слез по чешуйкам, чувствуя, что теперь до конца жизни не отмоется отвъевшегося пепла и запаха гари.

Воздух был еще теплый, от земли поднималось тепло. Обгорелыестволы еще хранили багровые угли, готовые разгореться при сильном ветре. НоздриОлега уловили запах паленой плоти. Потянул носом снова, посмотрел по сторонам.Запах шел от огромной серой туши, что совсем недавно была изумрудно-зеленой,вымытой небесными дождями.

— Дурак, — сказал он с отвращением, — брюхо припалишь!

Серый неопрятный Змей приоткрыл один глаз, посмотрел сукором, всхрапнул и закрыл морду лапой.

— Да черт с тобой, — сказал Олег. — Твое толстое брюхоприжечь — не одно бревно спалить...

Он разделся, наскоро сложил одежду в мешок. Змей, чувствуянепривычное, убрал лапу и смотрел вытаращенным глазом на странную зубатуюптицу, что неловко растопырила широкие кожистые крылья с острыми когтями,пыталась ухватить мешок зубами, потом просунула голову в лямку, подпрыгнула,разбежалась, снова подпрыгнула, крылья лупили по-воробьиному часто, наконецоторвалась от земли и пошла в сторону леса, медленно набирая высоту.

Змей вздохнул довольно, крылья медленно съехали со спины.Земля такая теплая, нежная, стоит поспать, переварить сытный обед, поваляться впепле, чтобы повывести блох и прочую гадость.

Ремень тяжелого мешка пригибал голову, сам мешок бил погруди. Олег взмахивал крыльями без торопливости, осматривался, наконецдодумался резко пойти вниз, встречный ветер закинул ремень выше, так лететьпроще, и он растопырил крылья, уловив теплые потоки снизу, то ли от недавнегопожара, то ли где-то наверх прорвался подземный жар.

Вскоре лесистая земля пошла уступами. Холмы то пробоваливыпрямиться в горы, то в бессилии опадали, как всходящее тесто, что теряетвоздух. На виднокрае из холмистой зелени начали подниматься настоящие горы. Ужене зеленые, заросшие лесом, а круче, выше, лес уже не карабкался вверх, толькокусты, а затем и те остановились, пропустив мхи и лишайники.

Трещины и провалы цвели красными и коричневыми пятнами.Из-за них поселяне начинают рассказывать о битвах горных великанов. Сами скалыкрасиво и грозно блистали красными жилками в граните, оранжевыми пятнами,черными уступами.

Он высматривал ту особую Черную гору, одновременно повторялзаклятие возжигания простого огня, не забыть бы, перебирал по слову разговор сМинакиш и ее красавицей сестрой, вспоминал все случаи из жизни, только быголова работала напряженно, только бы не пропустить вперед тот жуткий леденящийстрах высоты...

По телу прошла дрожь, крылья внезапно ослабели. Он застоналв злости, услышал полуклекот-полурык, напрягся так, что тело затрещало, изогнулшею и вцепился зубами в когтистую лапу.

Боль пронзила такая острая, что взвыл, захрипел, он всегдане переносил боли и боялся, а тут как будто раскаленные иглы вогнали! Крыльязахлопали чаще, снизу горы перестали приближаться, а он поднимался и поднималсяна такую высоту, что, будь здесь облака, уже летел бы как над заснеженнымполем.

Горы двигались внизу с неспешностью заходящего солнца,массивные, неторопливые, вечные, безжизненные, уже покрытые снегом... Одна изгор вызывающе чернела. Олег с сильно бьющимся сердцем снизился, крылья колотилитак, словно пытался из воздуха взбить масло. Ветер свистел и пытался выдратьшерсть, такую же рыжую, как его волосы.

Горы медленно поворачивались вокруг оси, черная вершинаблизилась. Стали видны мелкие трещинки, блестящие уступы. Если другие горымедленно переходили одна в другую, то эта держалась особняком, злая инеприступная, с острыми краями, ветер обломал о грани все зубы, Олегу дажепочудились внизу крошево зубов и комья застывшей крови.