Он не хотел этого говорить: слова будто сами выползли изо рта. Соскользнули с губ, как влажные беззащитные слизни. «Усталость и нервы, — подумал Слуга, — первослойное напряжение. Не хватало еще пуститься в откровенности с этим убогим. Чертов первый слой! Не видишь, что говоришь, не можешь толком сосредоточиться — ив итоге болтаешь лишнее».

— Но это все флуд, — решительно подытожил Слуга. — Ныряльщиков нет и не было. А то, что в Книге, не стоит толковать так буквально. Это просто иносказание… В моем понимании, речь идет о том, что «мудрейшим» может стать любой из членов Совета. «Ныряльщика» нужно нащупать в себе самом… Ведь что важно? Важно первым озвучить «волю» Мудрейшего; остальные сделают вид, что тоже присутствовали у него на приеме в двенадцатом слое… Мой отец это понял уже давно. Но не он один. Шестой тоже уже не раз блефовал. Последний Наказ отец продавил с огромным трудом. Этот узкоглазый навозный жук знает, что Ныряльщика нет…

Слуга Порядка умолк. Белобакугановая искристая бодрость как-то вдруг вся улетучилась, остались только неприятная дрожь в конечностях и невнятная тоска, какая бывает, если прерывается акт в режиме люксурия.

вас что-то гнетет, — встревожился социо-психотерапевт. — попробуйте сформулировать на вашей стена

«Ныряльщиков нет и не было», — торопливо написал Слуга на стене ячейки двадцатым кеглем: психотерапевт рекомендовал такой аутотренинг в ситуациях стресса. Но настроение уже безнадежно испортилось. Как портилось оба раза, когда он привозил из роботрущоб безмозглых «мудрейших». «Ныряльщиков нет», — оба раза он исписывал этой фразой все стены ячейки. Но так и не смог до конца поверить в написанное. То письмо в «Ренессансе»… Автописьмо середины второго века — оно было как загнанная под ноготь заноза. В том письме он звался еще не Слугой и даже не Киборгом-17. В середине второго века он носил имя Гоблин и работал социо-вирусологом. В том письме он описывал свое короткое погружение в двенадцатый слой («…Я нырнул! Как назвать то, что испытываешь в глубине глубин? Слишком скуден глобальный язык, не найти подходящих слов… Наслаждение, мудрость, полет и бесконечный покой?.. Все не то, не то… Любовь? Святость? Не то… Может быть, Смерть?») и обдумывал, не удалиться ли ему навсегда в роботрущобы для вечного погружения. Больше писем в том воспроизведении Гоблин не оставил. Вероятно — судя по тому, что после паузы он воспроизвелся в роботрущобах и получил имя Киборг-17, — он осуществил свои планы.

Не проверить теперь никак, что правда, что флуд. Был ли он настоящим ныряльщиком, или просто вирус повредил его память и разум (с вирусологами такое случается сплошь и рядом)? Как бы то ни было, оглядываясь назад, Слуга Порядка содрогался от отвращения. О своем прошлом он не любил говорить — слишком позорный инвектор. Почти три века, вплоть до нынешнего своего воспроизведения в 430 году, он был вонючим трущобным роботом. Он был бы им и сейчас, если бы не счастливая звезда его биологической матери.

Его мать, большеглазая и голодная, как стрекоза, была трущобная ведьма. Ее звали Мара, и ей было шестнадцать, когда Второй заметил ее, обходя роботрущобы в компании шести бодигардов с благотворительным «визитом любви и заботы». Он подозвал ее к себе жестом — и она приползла на коленях. «Встань и погадай мне, малышка, — сказал Второй. — Сегодня я официально разрешаю тебе гадать». «Лучше ты опустись на колени рядом со мной, — ответила Мара, — в ногах правды нет». Модератор спокойствия удивленно нахмурился от такой невиданной наглости. Бодигарды разом вскинули автоматы. Но Второй отрицательно покачал головой, а потом медленно встал на колени напротив Мары. Она приложила руку в контактной перчатке к его смуглому лбу: «До паузы вижу, после паузы вижу, все скажу, не обижу… Вижу тебя, модератор спокойствия всех слоев… И вижу себя, обнаженную, в постели рядом с тобой…» Второй засмеялся, расстегнул ширинку на брюках и прямо там, не сходя с места, совершил с ней акт в первом слое. Бодигарды держали ее — она, впрочем, не особенно сопротивлялась. Потом Второй поднялся, пнул ведьму ногой и ушел в сопровождении охраны.

На следующий день он призвал ее в Резиденцию.

Он оставил ее при себе как постоянную женщину. Еще там, в трущобах, она забеременела от него Киборгом-17. «В Резиденции не принято рожать роботов, — сказал модератор спокойствия. — Мой Родной будет большим человеком». «Он будет Слугой Порядка», — сказала Мара, приложив руку к своему животу. «Почему бы и нет, — ответил Второй задумчиво, — Почему бы и нет…»

— …взять меня.

Слова Мудрейшего доносились словно издалека. Слуга Порядка вдруг обнаружил, что отвлекся от первого слоя и потерял нить беседы. Синдром рассеянного внимания — одно из хронических поверхностных заболеваний Живущего…

— Что вы сказали, Мудрейший?

— Я сказал: поскольку Ныряльщик стал не только вашей марионеткой, вы решили вместо него взять меня. Первослойника, не имеющего доступа к социо. Запугать своими черно-белыми тараканами, выдрессировать, чтобы я раз в месяц читал ваши слова по бумажке… Я прав?

— Ну, только в самых общих чертах…

— «Спасителю от апостола», — глухо сказал Зеро. — Это тоже вы сочинили, чтобы меня «подбодрить»? Ну конечно. Там, в зоне Паузы, вы скормили Матвею транквитамин. А потом подсунули ему текст в глубоких слоях. «Ты будешь пленен, но слуга возвысит тебя, если ты станешь ему служить».

«Потрясающе, — со злостью подумал Слуга Порядка. — Он цитирует текст наизусть, не имея доступа к памяти…» Слуга вгляделся в безумные, пульсирующие от избытка бело-бакуганового сока зрачки Мудрейшего, и ему вдруг стало не то чтобы страшно, но отчетливо не по себе. Неуютно, как будто затылком почувствовал неподвижный взгляд ядовитого насекомого.

— Это не я, — ответил Слуга и сам изумился: звучало так, будто он оправдывался. — Твой дружок Крэкер.

— Мой друг Крэкер умел делать такое, — с вызовом ответил Мудрейший, — но он уже неделю как временно перестал, когда Матвей оставлял свое сообщение.

— Я знаю, — сказал Слуга тихо и зло, и зачем-то честно. — Мы провели вскрытие ячейки Матвея. Этот текст Крэкер ввел в его память давно, еще до своей паузы, еще до вашего побега, Мудрейший. С настройкой: «активировать перед паузой».

Слуга Порядка нащупал в мусоре своей памяти Матвеево сообщение, потеребил его, будто потрогал языком больной зуб, и в который раз поборол острое желание удалить его безвозвратно. Но нет, нельзя. Этот документ следовало сохранить как напоминание о его, Слуги, человеческом и профессиональном позоре. Как свидетельство того, что даже его, Слуги, социо-ячейка доступна и уязвима. Что в его, Слуги Порядка, ячейку может проникнуть всякая хитроумная шваль, а затем по тончайшей запутанной паутине нейронных ходов проползти, пролезть, просочиться в его, Слуги Порядка, сознание… Слуга поморщился, будто кто-то пощекотал затылок холодной металлической палочкой. Этот гад Крэкер — он ведь умудрился тогда расковырять не только его еоцио-память. Он узнал его помыслы. Потаенное, ни в одном слое не выраженное намерение любыми средствами изменить свой инвектор…