Но старик был упрямым. И сегодня, в день заседания Совета Восьми, он нашел в себе силы встать и проследовать в конференц-зал. Однако мысли его на этот раз явно путались:

— …Пожалуй, отошлю этот текст заместителю Пятого — чтоб скинул своим ребятам из Сообщества Сценаристов, идея-то золотая, пусть вот займутся, а то у них там какой-то в последнее время застой…

«Заговаривается, — с грустью понял Зеро. — Просто старость взяла, наконец, свое. Или, возможно, у него бред из-за лихорадки. Как у Эфа там, в зоопарке…» Мудрейший поморщился и отогнал от себя эту мысль. Он умер и воскрес. Планетарник, бредивший в клетке орангутанов, был из другой, прошлой жизни. Теперь все иначе. Он умер и воскрес. Он член Совета Восьми. Он как дитя, и ему все простилось…

— При чем тут сценаристы?.. — Зеро выразительно взглянул на Слугу Порядка: мол, плохо дело.

Слуга молчал. Странно как-то молчал.

— По-моему, вы немного не поняли, — Мудрейший постарался говорить внятно и громко, чтобы слова его пробились через коросту стариковского морока. — Это не идея для сериала. Это текст моей Первой Речи для заседания Совета Восьми. Оно начнется через пятнадцать минут. С прямой трансляцией отсюда, из первослойного конференц…

— Изоп, — резко сказал Второй; его лицо под белоснежной бородой побагровело от кашля и злости. — Я знаю, что когда где начнется. А вот ты действительно немного не понял, сынок. Вот это… — Второй схватил со стола листок с речью Мудрейшего и потряс им в воздухе, — это может понадобиться кому-то из членов Совета Восьми только с одной-единственной целью: подтереть зад. Теперь слушай меня очень внимательно. Слушай внимательно… — Второй вдруг понял, что потерял мысль. — Слушай и запоминай своей первослойной извилиной…

— Отец!.. — Слуга Порядка укоризненно покачал головой.

Слуга: ты перегибаешь палку!! лучше вести себя вежливо и корректно!

Второй: изоп

Второй прикрыл глаза — короткие седые ресницы утонули в набрякших веках — и создал новый документ на рабочем столе. В социо легче формулировать мысли, чем сразу вслух. Он сохранил документ под именем «О» и быстро вбил туда, прямо по пунктам, все, что хотел сказать этому идиоту. Потом прочел вслух:

— Значит, первое. Ты никогда не будешь подключен к социо. Тебя взяли как «профессионального» первослойника — первослойником ты навсегда и останешься. Так что не морочь, пожалуйста, голову ни сисадминам, ни членам Совета. Ты будешь пользоваться внешним социо-спо- том с монитором, через него ты сможешь отправлять и получать некоторые сообщения. Этого будет достаточно. Второе. Тебя взяли не для того, чтобы ты делился с членами Совета своими бредовыми идеями. Поскольку сейчас… — Второй раздраженно ткнул узловатым пальцем в листок с речью Зеро — мне уже абсолютно ясно, что ты не в состоянии предложить ничего дельного, отныне и впредь на заседаниях Совета Восьми ты будешь озвучивать текст, который я тебе дам…

— При всем уважении… да что вы себе… как вы смеете?!

Мудрейший физически ощутил, как гнев затопил его голову и лицо горячими пульсирующими волнами, а потом вдруг схлынул вместе с бешено клокочущей кровью, оставив после себя лишь звенящую пустоту.

— В Совет Восьми меня назначил Ныряльщик, — белыми губами сказал Зеро. — Второй, вы не вправе ни говорить со мной в таком тоне, ни мной понукать. Я — Мудрейший. И мои соображения…

— Ты — ноль без палочки! — Второй по-вороньи закашлялся.

Слуга: отец, прекрати! не надо его провоцировать!

Второй: изоп! у меня нет времени возиться с этим ублюдком, не видишь, у меня вот-вот пауза!

Слуга: тем более нужно вести себя осторожно

Второй: с этим ничтожеством?! Он настолько глуп, что даже не понимает, зачем он здесь оказался. Яппп! у него есть СООБРАЖЕНИЯ!!!

Слуга: он уже не ничтожество, мы сами возвысили его до такой степени, что он может создать проблемы, так что лучше его гладить по шерстке, извинись, скажи что погорячился, нам не нужен этот конфликт на пустом месте…до начала всего десять минут!!

— Я старший по рангу, вы должны относиться ко мне с уважением, — промямлил Зеро и содрогнулся от отвращения к себе самому. Его голос звучал тихо и как будто просительно, словно он клянчил добавки к обеду в столовой Дома.

Второй коротко хрюкнул — не то кашлянул, не то засмеялся, — но промолчал.

— Я Восьмой и Мудрейший, — Зеро постарался придать голосу твердость. — Меня назначил Ныряльщик. Вместо себя.

— А вот это правильно, — недобро усмехнулся Второй; черные глаза его мутно блеснули, как спинки жуков, копошащихся в засохшей земле. — Ты вместо Ныряльщика…

Слуга: только не говори лишнего

— …и твое дело быть такой же куклой, как он.

Слуга: да заткнись же ты!!

— Отец, у тебя жар, — сказал Слуга вслух. — Ты оскорбляешь Мудрейшего и Ныряльщика. Сам не знаешь, что говоришь. Боюсь, сегодня тебе не стоит принимать участие в заседании.

— Что значит «куклой»? Что он имеет в виду? — чужим, комариным каким-то голосом поинтересовался Мудрейший. — Я предам ваши слова огласке на заседании Совета…

Слуга: видишь что ты наделал старый дурак переходи к плану В.

Второй приоткрыл рот — маленькую темную дырку в седых зарослях бороды — и зашелся в приступе кашля. Белесый язык то высовывался наружу, как любопытный червяк из норки, то прятался внутрь.

— Он просто бредит. — Слуга Порядка сочувственно похлопывал Второго по спине. — Он еще нездоров, я зря его поднял с постели…

— Изоп, — старик брезгливо передернул плечами, чтобы Слуга убрал руку.

Приступ кашля прошел, но дышал Второй тяжело. Розовато-белый червяк снова выбрался из норы и потерся о запекшиеся стариковские губы, оставив на них липкий слизистый след.

— Сынок… — Второй посмотрел на Зеро, и Мудрейший отметил, что взгляд его прояснился. — Я был с тобой неподобающе груб. Ты прости меня, старика. Болезнь и тревога пожирают меня изнутри, как некормленые питомцы. Поэтому я бываю несдержан и слегка… не в себе. Так что… могу я рассчитывать на ваше великодушное прощение, Мудрейший?

— Разумеется, — бесцветно и звонко отозвался Зеро. Как кукла. Я как механическая говорящая кукла…

Старик с усилием приподнялся и протянул Зеро дрожащую костлявую пятерню. «Прямо так, без перчатки. Очень трогательно», — все так же механически подумал Зеро и пожал протянутую ему руку. Она была сухой и горячей.

Превозмогая отвращение, Второй задержал ледяную руку Мудрейшего в своей. Его сын был прав. Груб, но прав. Не нужно было выходить из себя.

— Ну, без обид, — сказал он. — Теперь на вот. — Второй открыл ящик стола и извлек оттуда замусоленный несвежий листок, исписанный кривыми каракулями с обеих сторон. — Прости за почерк, — старик виновато скорчился. — Практики-то никакой в первом слое… Не то что у вас, Мудрейший.